Постепенно вокруг него образовалась зона отчуждения радиусом в несколько метров[7].

[7] 尺chǐ чи — китайская мера длины, равная 1/3 метра. В оригинале 20 чи ~ 6,5 метров.

Ученики боялись сесть рядом со старейшиной Юйхэном. А вдруг он опять разозлится и отхлещет их Тяньвэнь? Чу Ваньнин прекрасно понимал их мысли, но, похоже, его это вполне устраивало. Обычно холодный красавец в одиночестве сидел в своем углу и культурно ел рис с овощами.

Но сегодня все было по-другому.

Раз уж Мо Жань пришел с ним, то, естественно, должен был оставаться рядом.

Другие люди боялись Чу Ваньнина, да и Мо Жань не без причины опасался этого вздорного человека, но после того, как сам он умер и воскрес из мертвых, этот страх несколько притупился.

Тем более, что после того, как потрясение от первой встречи сошло на нет, начала возрождаться его застарелая ненависть. Что с того, что Чу Ваньнин ебать как крут? Разве в прошлой жизни он не умер у него на руках?

Сев напротив Учителя, Мо Жань, громко похрустывая, принялся уплетать свиные ребрышки в кисло-сладком соусе. Очень скоро на столе образовалась внушительная горка из обглоданных косточек.

Чу Ваньнин вдруг бросил палочки для еды.

Мо Жань замер.

— …Ты можешь не чавкать, когда ешь?!

— Как я могу обгладывать кости с закрытым ртом?

— Тогда не грызи их.

— Но мне они очень нравятся!

— Тогда проваливай есть в другое место!

Перебранка между ними становилась все более громкой, и некоторые ученики уже украдкой наблюдали за ними.

С трудом сдержав порыв опрокинуть тарелку с рисом на голову Чу Ваньнина, Мо Жань сжал блестящие от жира губы. Несколько мгновений спустя, прищурясь, он растянул губы в самой приторной улыбке:

— Учитель, не кричите так громко. Если люди услышат, как вы бранитесь, разве не будут они потом смеяться над нами?

Чу Ваньнин всегда очень беспокоился о своей репутации, поэтому тут же понизил голос и шепотом приказал:

— Проваливай.

Мо Жань от смеха чуть не упал.

Чу Ваньнин: — …

— Ох, Учитель, не надо взглядом сверлить во мне дырку. Вы обедайте, обедайте, я постараюсь есть потише.

Довольно ухмыляющийся Мо Жань снова прикинулся паинькой и в самом деле начал обгладывать косточки гораздо тише.

Добром от Чу Ваньнина можно было добиться большего, чем тупо провоцируя его на агрессию[8]. Увидев, что Мо Жань ведет себя прилично, он перестал так сильно злиться и, склонив голову, продолжил культурно поедать свой тофу с зеленью.

[8] 吃软不吃硬 chī ruǎn bù chī yìng «есть мягкое, не есть твердого» — обр. поддаваться на ласку, а не на принуждение; добром можно всего добиться.

Но надолго смирения не хватило, и очень скоро Мо Жань снова взялся за старое. Он и сам не знал, что с ним не так, но встретив Чу Ваньнина в этой жизни, был готов на все, лишь бы позлить его.

Так что очень скоро тот заметил, что хотя Мо Жань больше не чавкает, но хватает ребрышки руками, отчего его пальцы блестят от жира, а губы отвратительно измазаны кисло-сладким соусом.

От попыток сдержать гнев на лбу Чу Ваньнина выступили вены. Опустив ресницы, он уставился на свою тарелку, лишь бы не видеть как отвратительно ест Мо Жань.

Может, дело было в том, что Мо Жань слишком заигрался или так увлекся едой, что позабыл об осторожности, но в какой-то момент он бросил обглоданную кость прямо в тарелку Чу Ваньнина.

Чу Ваньнин свирепо уставился на безобразно обглоданное ребрышко. Прямо на глазах температура воздуха между ними опустилась до абсолютного нуля.

— Мо Жань!..

— Учитель… — Мо Жань выглядел очень испуганным, но было непонятно, являлся этот страх настоящим или притворным. — Это… э, я ведь не нарочно.

Однако, странное дело.

— …

— Не злитесь, я прямо сейчас это уберу!

С этими словами он бесцеремонно сунул свои палочки в чашку Чу Ваньнина и быстро вытащил свиное ребрышко.

Лицо Чу Ваньнина побледнело так, что казалось еще немного и он потеряет сознание от тошноты.

Мо Жань невинно захлопал ресницами и на его прелестном личике появилось несчастное выражение несправедливо обиженного ребенка:

— Учитель, я так противен вам?

— …

— Учитель, я виноват, простите.

«Довольно», — подумал Чу Ваньнин. — «Зачем я опускаюсь до уровня этого ребенка?»

Он смог справиться с порывом призвать Тяньвэнь и отхлестать Мо Жаня, но аппетит пропал напрочь. Поднявшись со своего места, он объявил:

— Я наелся.

— А? Так ведь почти ничего не съедено? Учитель, еда-то в вашей тарелке почти не тронута.

— Я не голоден, — холодно отрезал Чу Ваньнин.

В душе Мо Жаня от счастья расцвели цветы и запели птицы, изо рта же по-прежнему лились полные приторной сладости слова:

— Тогда я тоже больше не буду есть. Пошли. Мы вместе вернемся в Ад Алого… э, Павильон Алого Лотоса.

Чу Ваньнин прищурился:

— Мы? — в его глазах ясно читалась насмешка. — Что значит «мы»? Помни об уважении к старшим и получше следи за своим языком.

Хотя добродушно улыбающийся Мо Жань внешне выглядел послушным, здравомыслящим, рассудительным и милым, про себя он в этот момент думал: «Уважение к старшим? Следить за языком?.. Хе-хе, если бы ты, Чу Ваньнин, знал, что случилось в прошлой жизни, то понял бы... в конце концов, в этом мире единственный, кто достоин уважения, это Мо Вэйюй».

Чу Ваньнин, этот благородный, холодный и высокомерный человек, разве в итоге он не превратился в кусок грязи на подошвах его обуви, чье выживание полностью зависело от его милости?

Быстрым шагом следуя за Учителем, весь обратный путь Мо Жань по-прежнему сохранял на лице сияющую самодовольством улыбку.

Если Ши Мэй — белый лунный свет в его сердце, то Чу Ваньнин — рыбная кость, застрявшая в его горле. Он обязательно выдернет этот шип, раздавит и потом проглотит, чтобы разъесть его своим желудочным соком.

Иными словами, в этой жизни он может пощадить любого, но только не Чу Ваньнина.

Однако Чу Ваньнин, похоже, также не намеревался щадить его.

Мо Жань стоял перед библиотекой Ада Алого Лотоса и, уставившись на пятьдесят книжных стеллажей высотой в десять ярусов, думал, что он ослышался.

— Учитель, вы сказали… что?

Чу Ваньнин ответил самым что ни на есть безразличным тоном:

— Протри все книги.

— …

— Протерев, составь опись.

— …

— Завтра поутру я проверю твою работу.

—