– Это неправда. – Ее сердце стучало так громко, что она боялась, что он может услышать. – У меня есть собственные деньги.

– У тебя в кошельке пятьдесят долларов. – Он улыбнулся во весь рот. – Я позволил себе проверить это сегодня утром. С этим далеко не уедешь, дорогая.

– У меня есть кредитные карточки.

– Больше нет.

– Ты забрал их? – Ее глаза расширились от ужаса. – Ты не имел права!

– У меня все права. Ты моя жена.

– Ты… ты… ты животное! Ты сукин сын! Ты… ты…

– Четыре недели, Лайза. – Его голос был спокоен, что еще больше привело ее в ярость. – Едва ли это так уж долго.

– Нет. Но более чем достаточно, чтобы возненавидеть тебя так, как я не ненавидела никого в жизни!

Она повернулась и направилась к отелю, но Фрэнк догнал ее и схватил за руку.

– Так не пойдет, – сказал он.

– Я уже знаю. Ты готов проломить стену ради достижения своей цели. – Ее руки сжались в кулаки. – И пойдешь на все, даже на то, чтобы держать меня в плену.

– Ты все неправильно понимаешь. – Его руки заскользили по ее рукам и схватили ее за запястья. – То, что я делаю, это оберегаю свою жену.

Лайза молча посмотрела на него. Он не приблизился к ней и не сделал попытки приблизить ее к себе, но одного воспоминания о его близости и прикосновениях было достаточно.

Она приглушенно вскрикнула, вырвалась и пошла по песку в относительную безопасность отеля.

Лайза наблюдала с холодной отчужденностью, как все бросаются выполнять приказания Фрэнка. Когда они вернулись в отель, их багаж был упакован и ждал в вестибюле, счет был готов и представлен для подписи, а перед дверями отеля их уже ожидал сверкающий черный «лендровер».

– Пойдем, – сказал Фрэнк оживленно. Он обнял ее рукой, и его жест, с виду любящий, на самом деле напоминал железную хватку.

– Тебе не нужно надевать на меня наручники, – сказала она холодно. – Я не собираюсь устраивать сцену.

Она высвободила руку, направилась к «лендроверу» и распахнула дверцу. Она сидела в машине неподвижно, пока он наблюдал за погрузкой их багажа, и пошевелилась только тогда, когда носильщик попрощался.

– Поезжайте с богом, – сказал он по-испански, вежливо улыбнувшись.

Лайза едва сдержалась, чтобы не сказать ему, что она уезжает не с богом, а с дьяволом.

Они проделали довольно долгий путь по главной дороге. Мелькали знаки с надписями на испанском языке, но скоро они остались позади, они проехали через город, затем маленькие деревеньки. Она все ждала, что Фрэнк снизит скорость и завернет в одну из них, но он все время жал педаль газа. Дорога становилась более узкой и поднималась все выше и выше в горы.

– Если указания агента верны, то мы скоро будем на месте. – Фрэнк внимательно смотрел на дорогу, его руки легко сжимали руль. Он разговорился. – Ну-ка взгляни туда. Черт, вот это вид! С ума сойти! – Он повернулся к ней и сверкнул быстрой улыбкой. – Черт, я согласился снять дом не глядя, а теперь выясняется, что он находится на вершине горы в десять тысяч футов.

Десять тысяч футов? Неужели это серьезно?

– Правда, агент клялся, что поездка стоит того. – Двигатель заворчал, когда он переключил рычаг передачи. – Он говорит, что лес подступает прямо к задней двери. И простирается настолько, насколько хватает глаз. Он говорит… – Фрэнк оглянулся и протяжно свистнул. – Красота! – прошептал он.

Красота? Лайза сжала челюсти. Что означает «красота»?

– Это верно, насколько хватает глаз, – бормотал он. – Надеюсь, у этой машины хорошие тормоза.

Он пытался добиться от нее реакции. Ладно, она не собирается связывать себя обязательствами. Все же она не могла противостоять тому, чтобы не обернуться и не взглянуть на дорогу.

– О боже. – Она почувствовала, как кровь отлила от ее лица, и со страхом прижалась спиной к сиденью. – Это не десять тысяч футов, это десять миллионов.

– Это больше похоже на три тысячи, – согласился Фрэнк. – Во всяком случае, нам не потребуются кислородные маски.

Это была шутка, она это знала. Но, как все шутки, она содержала долю правды. Воздух все же казался здесь другим. Она глубоко вздохнула. Стал он более разреженным? Нет. Вовсе нет. Просто он был более чистым. Более острым. У него был резкий запах как… как у сосны.

Она подняла глаза на горы, возвышающиеся вокруг них. Деревья – большей частью сосны – были густо-зеленого цвета, цвета изумруда на ее пальце, и пронзали небо такой синевы, какой она никогда не видела раньше, разве только в детстве в коробке с красками.

Прекрасно, подумала она.

– Да, – сказал мягко Фрэнк. – Это так, верно?

– Я не говорила…

– Тебе не нужно было говорить. – Он быстро улыбнулся, затем оглянулся на дорогу. – Этот твой вздох все сказал.

– Какой вздох?

– Тот легкий звук, что ты издаешь, когда тебе что-нибудь нравится. В первый раз я заметил это в тот вечер, когда мы купили Брайена.

– Брайена? – сказала она, недоуменно посмотрев на него.

– Лев Брайен, помнишь? – Он ухмыльнулся.

– О, ну, это было…

– Ты так же издаешь звук, когда я тебя целую.

– Это смешно. – Краска залила ее щеки. – А ты теряешь время, если думаешь, что такого рода разговор приведет к…

– Единственная вещь, о которой я думаю, это то, что нам нужно дать себе шанс, Лайза. Вот почему я сделал эти распоряжения, так что ты и я…

– Не ты и я, – сказала она отрывисто. – Это только клочок бумаги, который ни один суд в мире не заставит меня соблюдать. И ты знаешь это.

Он долго молчал. Когда он заговорил, его голос был отрывистым:

– Ты все время забываешь про другой клочок бумаги, тот, в котором говорится, что мы муж и жена.

– Это тоже ничего не значит.

– Перестань изображать невинность.– Голос Фрэнка был твердым как железо, а тон обвиняющим.– Ты пошла на это с открытыми глазами, и если ты видела только то, что хотела видеть, то упрекать тебе нужно только себя.

Она ничего не ответила. Что она могла сказать? Это неприятно сознавать, но он прав.

Как могла она подумать, что Фрэнк согласится с ней иметь холостяцкие отношения? Он зрелый человек, в расцвете сил. Не требовалось большого воображения, чтобы понять, на что был бы похож брак, если бы он пошел так, как она предполагала. Фрэнк жил бы своей совершенно отдельной жизнью, имел бы дела, приходил бы домой с запахом другой женщины…

Комок тупой боли сдавил ей грудь. Она повернула голову, чтобы посмотреть на него из-под полуопущенных ресниц, ее взгляд пробежал по прямому носу, упрямому рту и подбородку. Она вспомнила ласку его рук, когда он обнимал ее, упругость и силу его гибкого тела, нежность губ и вдруг ясно представила себе тот ужас, который бы она почувствовала, слыша, как он возвращается поздно ночью домой после объятий с другой женщиной…