во времени уже ничего не дает и начинают приобретать особое значение такие обстоятельства, как нахождение трупа в кустах довольно далеко от дороги и отсутствие в заключении судмедэксперта категорического вывода о том, что повреждения потерпевшему нанесены именно автомобилем. «Твердым тупым предметом, возможно выступающими частями автомобиля», — вот что говорится в этом заключении. Все это заставляет усомниться в вине Трушина. Адвокат закономерно высказал предположение не о наезде, а об убийстве потерпевшего неизвестными лицами.

— А я, например, убежден в виновности Трушина, — доказывал Фомин. — Многие факты, которые вы считаете сомнительными, вполне объяснимы, в частности нахождение трупа в кустах, в шестнадцати метрах от дороги. При скорости автомобиля под сто километров в час потерпевший вполне мог быть отброшен далеко в сторону. Удар был очень сильным, не случайно у него оторвались почки...

— Дорогой Михаил Николаевич, — улыбнулся прокурор, — я, так же как и вы, убежден в виновности Трушина. Но его вина должна быть доказана объективно, независимо от моего или вашего убеждения. Необходимо найти то, может быть, единственное доказательство, которое объяснит ситуацию и не будет зависеть от признания или отрицания обвиняемым своей вины. Подумайте, как найти это доказательство.

— Разрешите я доложу свои соображения завтра, — попросил Фомин.

В тот день следователь до полуночи просматривал последние выпуски сборника «Советская криминалистика на службе следствия».

— Эврика! — наконец пробормотал он удовлетворенно и отправился спать.

Наутро Михаил Николаевич в первую очередь поинтересовался в милиции, где находятся вещи потерпевшего и крыло автомобиля. С радостью он узнал, что вещи еще не были выданы родственникам потерпевшего, а крыло так и осталось на поврежденной машине.

Сначала он решил допросить обвиняемого.

...— Знаете, после того как меня арестовали, отпало всякое желание ремонтировать машину и садиться за руль, — Трушин заискивающе улыбнулся следователю и полез в карман за папиросами.

— А может, вы испытываете к автомобилю отвращение не из-за ареста, а из-за чего-то более серьезного? — спросил его Фомин.

— По всей видимости, из-за ареста, — Трушин отвел взгляд в сторону, помолчал, а затем, будто убеждая самого себя, повторил: — Конечно, из-за ареста, что-либо другое исключается.

Слесарь станции технического обслуживания в присутствии следователя и понятых снял с автомобиля Трушина поврежденное крыло. Фомин составил протокол изъятия. Затем несколько часов он потратил на тщательный осмотр одежды погибшего. Вечером Михаил Николаевич докладывал свои соображения прокурору.

— Работать сейчас с Трушиным нет никакого смысла. Он чувствует неуверенность и вполне может снова признать себя виновным, а в суде повторится прежняя история. Я считаю, что нужно продолжать расследование, отбросив показания Трушина. Сейчас я приобщил к делу новые вещественные доказательства. Правда, осмотр одежды ничего не дал, но я надеюсь на экспертизу. Она должна установить, имеются ли волокна от одежды потерпевшего на крыле автомобиля и есть ли на одежде потерпевшего следы краски, которой выкрашено крыло.

Через десять дней Фомин услышал в телефонной трубке энергичный голос старшего эксперта:

— Поздравляю. Приезжайте.

Теперь Фомин был готов к завершающему разговору с Трушиным.

Обвиняемый осторожно пристроился на краешке стула и вопросительно взглянул на следователя. Во взгляде его читались настороженность, ожидание и тоска.

— Располагайтесь удобнее, разговор будет долгим, — спокойно сказал Михаил Николаевич. Трушин доставил ему много хлопот, а его коллегам — и неприятностей, но Фомин на него не злился. Он вообще никогда не злился на подследственных, справедливо считая, что озлобленный следователь — это уже не следователь. К обвиняемому можно относиться по-разному: иногда с сочувствием, иногда с брезгливостью, но никогда — со злобой.

— Вы, Трушин, грамотный человек, инженер, и потому я буду с вами предельно краток и откровенен, — начал Фомин. — По вашему делу проведена сложная экспертиза, и заключение экспертов единогласно.

Трушин слушал, безвольно опустив руки.

— В складках плаща погибшего обнаружены микроскопические частицы краски, — продолжал следователь. — По цвету и иным показателям они совпадают с соответствующими параметрами краски вашего автомобиля.

Трушин закусил нижнюю губу.

— Но это еще не все. При осмотре крыла на пластмассовом указателе поворота обнаружен микроскопический след расплава пластмассы. Скорость у вас была очень высокая, удар оказался сильным, потому и образовался расплав. А в нем найдено шесть микроволокон ткани, из которой изготовлен плащ погибшего. Установлены и другие совпадения. В общем, читайте заключение сами и делайте соответствующие выводы, — Фомин подал Трушину заключение экспертов.

— Я верю вам, — тихо вымолвил инженер и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Какое-то время в кабинете стояла мертвая тишина. Фомин терпеливо ждал. Трушин заговорил неожиданно, не открывая глаз: — Это было так. Перед моей машиной промелькнула тень человека, и сразу же раздался резкий сильный удар. Машину сильно тряхнуло, у меня почти выбило руль из рук. Все произошло так неожиданно, что я не успел сбросить газ и коснуться педали тормоза. Автомобиль остановился только метрах в шестидесяти-семидесяти от места столкновения. Я вылез из кабины и пошел назад. На обочине никого не было. «Обошлось», — подумал я тогда. Но, оказывается, не обошлось, просто труп забросило далеко в кусты. А позднее я не только вас, но даже сам себя убедил, что задавил собаку, ведь нужно какое-то облегчение совести.

— Ну и как, облегчили вы совесть ложью? — поинтересовался следователь.

— Нет, — устало ответил Трушин...

Следственный эксперимент

Когда прокурор Сурин советовал Тельнову провести следственный эксперимент, ни один из них не предполагал, что это натолкнет следствие на неожиданные результаты, которые потребуют разъяснения.

В 22-00 Тельнов выстрелил из пистолета «Вальтер» калибра 6,35 мм в той самой лаборатории № 98, где погибла научный сотрудник Нина Тугушева. Но даже в полной тишине пустого в это время института звук выстрела, наверняка прозвучавший громче, чем тогда, днем, в приемной директора не был слышен. Эксперимент повторили при открытых дверях приемной — результат тот же. Открыли двери лаборатории, хотя во время происшествия они были заперты изнутри на ключ, — то же самое. Экспериментально установили, что выстрел пистолета, из которого застрелилась Нина, можно было услышать только в соседних лабораториях, но никак нельзя — в приемной директора. А материалы расследования свидетельствовали о том, что роковой звук слышали добрый десяток человек, находившихся в тот момент в приемной. Что же, все они лгут? И с какой целью? Подобное трудно было предположить и объяснить.

Следственный эксперимент, проводившийся в целях проверки и уточнения версии о самоубийстве