– С какой стати… – начал Мокриц. Они повернулись к Шалопаю, который уже вылизывал пустую тарелку, гоняя ее мордочкой по столу, и одобрительно причмокивал.

– Э… я не буду тебя провожать, ладно? – сказал Мокриц и бросился к скользящей тарелке.

– Если будешь сомневаться, сунь пальцы ему в горло! – сказала из дверей Сахарисса с каким-то неуместным, по мнению Мокрица, весельем.

Он подхватил собаку и выбежал за девушкой. Она вела в узкий и невыразительный коридор, который упирался в зеленую дверь. Оттуда доносились голоса.

Мокриц ворвался в дверь.

За ней оказалась опрятная маленькая кухня, и там его взгляду предстало зрелище. Девушка была приперта к столу, а бородатый мужчина в белой одежде размахивал огромным ножом. Увидев его, они удивились.

– Что здесь происходит? – закричал Мокриц.

– Э, э… ты только что ворвался и закричал? – сказала девушка. – Что-то не так? Я всегда подаю Шалопаю закуски примерно в это время.

– А я готовлю главное блюдо, – сказал бородач и опустил нож на блюдо с потрохами. – Куриные шейки, фаршированные потрошками, и его любимый ирисковый пудинг на десерт. А кто спрашивает?

– Я… его хозяин, – ответил Мокриц со всей надменностью, которую смог наскрести.

Повар снял белый колпак.

– Виноват, господин, ну конечно. Золотой костюм, все дела. Это Пегги, дочка моя, а я – Эймсбери.

Мокриц немного взял себя в руки.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я просто волновался, что кто-то может попытаться отравить Шалопая…

– Мы как раз об этом и говорили, – сказал Эймсбери. – Я подумал, что… Минуточку, ты же не меня имеешь в виду?

– Нет, нет, конечно же, нет! – ответил Мокриц человеку, державшему в руках нож.

– Ну, тогда ладно, – смягчился Эймсбери. – Ты здесь новенький, господин, откуда тебе знать. А вот Космо однажды ударил Шалопая!

– Этот кого угодно отравить может, – сказала Пегги.

– Но я каждый день хожу на рынок, господин, и лично покупаю еду для песика. Продукты хранятся в холодильной комнате внизу, и у меня у одного есть ключ.

Мокриц вздохнул свободнее.

– А не мог бы ты сообразить мне омлет, если нетрудно? – попросил он.

Повар занервничал.

– Это из яиц, да? – спросил он в панике. – Как-то никогда не приходилось их готовить, господин. Пес ест одно сырое яйцо с говяжьим тартаром по пятницам, и госпожа Шик выпивала по два сырых яйца с джином и апельсиновым соком каждое утро, вот и все мое знакомство с яйцами. У меня тут свиная голова маринуется, если тебе интересно. Есть языки, сердечки, мозги, баранья голова, превосходный подгрудок, печенка, селезенка, ушки, щечки, почки, мочки…

В детстве Мокрицу на стол подавали многое из этого перечня. Идеальная пища, если вы хотите научить своего ребенка бессовестному вранью, ловкости рук и искусству отвода глаз. Мокриц, разумеется, всегда прятал невнятные склизкие мясные кусочки под овощами, однажды соорудив картошку в двенадцать дюймов высотой.

Мокрица озарило.

– И часто ты готовил для госпожи Шик? – спросил он.

– Нет, господин. Она сидела на диете из джина, овощного супа, утреннего тоника и…

– …джина, – твердо закончила Пегги.

– Выходит, ты собачий повар?

– Я предпочитаю «псовый». Ты случайно не читал мою книгу? «Готовим с мозгами»? – спросил Эймсбери без особой надежды, и был прав.

– Необычный выбор специализации, – сказал Мокриц.

– Это позволяет мне… так оно безопаснее… короче, по правде сказать, господин, у меня аллергия. – Повар вздохнул. – Пегги, покажи ему.

Девушка кивнула и вытащила потрепанную карточку из кармашка.

– Пожалуйста, не произноси вслух. – Она протянула ему карточку.

Мокриц взглянул.

– А без этого в кулинарном деле никуда, – сокрушался Эймсбери.

Момент был не самый удачный, ох не самый. Но если у тебя не вызывает интерес человеческая натура, значит, нет в тебе души обманщика.

– У тебя аллергия на ч… на это? – спросил он, вовремя поправившись.

– Нет, господин. На слово. Я выношу само растение, могу даже съесть, но вот слово…

Мокриц снова посмотрел на карточку и грустно покачал головой.

– Так что пришлось мне поставить крест на ресторанном деле.

– Понимаю. А как тебе слово… «чёс»?

– Да, господин, вижу, к чему ты клонишь, я уже это проходил. Чёс ног, чист, но… никакого эффекта.

– Значит, только «чеснок»… ох, я не…

Эймсбери застыл с отрешенным выражением лица.

– О, боги, мне так жаль, честное слово, я не нарочно… – начал Мокриц.

– Знаю, – сказала Пегги устало. – Слово так и просится наружу, да? Он постоит так пятнадцать секунд, потом метнет нож прямо перед собой, секунды четыре поговорит на беглом щеботанском и придет в норму. Вот. – Она всучила Мокрицу миску с большим коричневым комком. – Ты иди, вот тебе ирисовый пудинг для Шалопая, а я спрячусь в кладовке. Я привыкшая. И омлет я тебе тоже сделаю. – Она вытолкнула Мокрица за дверь и закрыла за ним на замок.

Он поставил миску на пол, и внимание Шалопая было поглощено окончательно и бесповоротно.

Наблюдать за тем, как собака пытается прожевать кусок ириски, – воистину царское развлечение. Смешанное происхождение Шалопая наградило его поразительными жевательными способностями, которые не могли не приводить в восторг. Он радостно катался по полу, корча рожи, как резиновая горгулья в стиральной машинке.

Прошло несколько секунд, и Мокриц отчетливо услышал, как в дверь вонзился нож, и следом раздался крик: «Nom d’une bouilloire! Pourquoi est-ce que je suis hardiment ri sous cape à part les dieux?»[3]

В дверь кабинета постучали. Не дожидаясь ответа, вошел господин Бент. Он нес большую круглую коробку.

– Ваши апартаменты готовы, распорядитель, – объявил он. – Точнее, апартаменты Шалопая.

– Апартаменты?

– Да. Председательские апартаменты.

– Ах вот оно что. Сон без отрыва от производства, так сказать?

– Совершенно верно. Господин Кривс был столь любезен и передал мне копию условий завещания. Председатель обязан по ночам спать в банке…

– Но меня абсолютно устраивает моя квартира на…

– Кхм. Таковы условия, сэр, – сказал Бент. – Вы можете спать на кровати, разумеется, – добавил он благодушно. – Шалопай будет спать в лотке для бумаг. Он в нем родился, если хотите знать.