но Волков уже не мог остановиться, потому мысль его юркой ящеркой скользнула на слова Малюты, когда тот хвастался перед царем о том, что знает о каждом шаге Волкова. И эта мысль была не менее болезненной, нежели искать предателя среди десятка. «Изюм черный вкусный ел». Кстати, черного редкого изюма было не так уж и много. Волков вспомнил, как купил холщовый мешочек с лакомством в Туле и затем привез его Алене. Изюм был дорогим, но чего не сделаешь ради любимой женщины. Они и съели его сразу весь, валяясь в постели и угощая друг дружку. Прислуга ничего не знала о гостинце, а жаль, ну что ему стоило бросить мешочек сенной девке и попросить насыпать изюма на серебряное блюдо? Тогда бы он мог сейчас подозревать ничего не значащую для него дуреху. Теперь же подозрение падало на Алену.

Поразмыслив, Волков оценил другие замечания Малюты и понял, что если в доме и был соглядатай, то это именно она. Странно появившаяся в его доме девушка без рода без племени, которую он спас от насильников и которая первые несколько дней не отходила от него ни на шаг, так, собственно, и в опочивальню попала. Вспоминая первые дни жизни Алены в своем доме, Волков диву давался, как же он проглядел Малютину засланку. Расчувствовался, что краса-девица нежная да ласковая, что спас ее, рискуя жизнью. Какому мужику не приятно спасти красавицу, тем более если она еще и как раз такая, как нравится, маленькая и озорная, словно игривый котенок, с длинными темно-рыжими волосами и голубыми глазами. Надо было меньше в чудеса верить, а больше думалкой думать. И понять, что не бывает такого, чтобы красивая девица без отца, матери, без брата или дядьки на свете белом жила. Поначалу он еще пытался вытянуть из Алены хоть какие-то сведения относительно ее прежней жизни, но впустую. Так и осталась у него дома девица Алена, отца, матери не помнящая. А куда ее было девать?

О том, что Волков заглядывается на рыжих девиц, при дворе Ивана давно уже хихикали. Собственно, он из этого и не делал секрета, мало ли что человеку нравится.

Вот этой его страстишкой и воспользовался упырь Ма-люта. Подложная девка Алена, а впрочем, откуда ему знать, как подлюку крестили на самом деле, поселившись в его доме и войдя в полное доверие, регулярно сообщала своему настоящему хозяину о каждом шаге доверчивого Волкова.

Он обернулся и увидел, как Федор входит в горницу. Оказывается, все это время он был один: должно быть, заметив состояние гостя, хозяин решил оставить его наедине с мыслями. Такая деликатность Волкову всегда была по нутру, вот чего не хватало Хряку, который, если видел, что Старшой думу думает, просто стоял, переминаясь с ноги на ногу, покашливая, сопя и шумно вздыхая, пока не заставлял обратить на себя внимание.

— Я подумал: может, хочешь взглянуть на убиенного? — Федор положил у печки принесенный им из сеней запас дров, отряхнул одежду.

— Добре. — Волков поднялся. Его полушубок обнаружился тут же на лавке, теплые прогретые валенки, а к ним чистые, должно быть ни разу не надеванные, портянки, хозяин снял с печи и подал гостю. Получается, что, пока Волков витал в облаках, Федор не терял даром времени. Как же приятно натянуть на ноги горячие с печи валенки! Волков поблагодарил и, быстро одевшись, отправился за ожидавшим его Федором. Идти оказалось недалече, ледник располагался буквально в соседнем, стоящем наособицу домике. Волков огляделся, пытаясь сориентироваться на местности, но ничего не вышло, одноэтажные постройки-пристройки соединялись друг с другом сенями. Обычно, начав строиться, хозяин ставил один или два домика с коридорчиком между ними, а потом подрастали дети, и тогда приходилось достраивать помещения для них, вот так и разрасталась усадебка. Здесь, по всей видимости, размещались казармы, и стрельцам было бы, наверное, неприятно соседствовать с привезенными покойниками, поэтому холодный дом и был отделен от всего этого хозяйства.

Стояла глубокая ночь, на ясном, звездном небе светилась яркая белая луна. Волков с наслаждением вдохнул сладкий после натопленного дома, морозный воздух, любуясь, как лунный свет подсветил кружевное, словно платок жеманницы, облачко. Снег искрился, точно белый женский плат или огромный плащ зимнего лесного царя. Полнолуние, самое оборотническое время, — почему-то подумалось ему, и он тут же вспомнил, как отпрянул от него любитель рыбной ловли, по нечаянности признав в государевом дознавателе другого Юрия Волкова — крестного отца. О том, что все Волковы происходят от Всеслава Чародея, Юрий Сигизмундович знал еще с того времени, когда жил в отцовском замке.

— Но, если мы родственники, значит, и в моих жилах течет волчья кровь? — допытывался маленький Габор у приезжавшего к ним Волкова.

— И не сомневайся, — стараясь говорить тише, как будто бы опасаясь, что челядь сумеет разобрать русский, соглашался воин.

— Значит, если я в горах заблужусь и с волками встречусь, они меня не загрызут?

— В горах? — Юрий почесал светлую бороду. — Ты волк, но волки как люди, живут своими стаями, и если ты в лесу окажешься и они почуют в тебе волка, молодого сильного волка, боюсь, вожак решит, что ты пришел занять его место, и вызовет тебя на бой.

В лесах волки действительно жили своим миром, как и люди. К примеру, сейчас Юрий Волков вроде как русский, на государевой службе состоящий, можно сказать — человек солидный и серьезный. А вот в Суздале на него все одно будут коситься так, словно он тать или явившийся из широких степей ордынец. Пойдет ли он в храм вместе со всем честным людом Богу помолиться, косые взгляды со всех сторон: «Нечего тут чужим делать. Молись в своем храме» — и никакой возможности объяснить, что такой же православный, как они все. Куда там. Вот и сейчас он должен взять Федора в оборот и заставить его действовать в интересах следствия, потому как Федор местный, ему и поверят, и запираться не станут. «Заставить» — слово-то какое неправильное. Тем более после того, как он, Федор, ему поверил, выпустил из клетки, накормил, согрел одежду… Нет, тут не приказывать, а просить нужно, по-человечески, по-братски.

— Как рассветет, гонца бы в монастырь послать, чтобы парни мои сюда прискакали, — как можно мягче начал Волков. Федор, конечно, сам не дурак, давно сообразил, что перед ним большой начальник, но дознаватель не хотел без большой нужды давить на хорошего человека.

— Пошлю, отчего же не послать. Хотя, — он подумал, снимая рукавицы и отодвигая оледеневшую щеколду с двери, — может, быстрее будет, если