Потом они разобрали вещи, и Сонька отнесла в гостиную подарки. Свекровь головы не повернула.

Олаф пожал плечами и растерянно улыбнулся. Потом они поехали в центр. Гуляли по городу, заходили в костелы, пили кофе с яблочным штруделем. Сонька стонала от восторга. Далее купили ей две пары туфель и красный лаковый плащ.

«Наплевать на свекровь», – оптимистично подумала Сонька. Главное – они с Олафом и их любовь. И еще все прекрасное, что их окружает, – город, цветы, магазины, красивые машины.

Это были сильные впечатления после голодной и темной Москвы. Сонька купила свекрови букет ромашек и два пирожных. Когда они пришли домой, фрау Шульц уже спала. Сонькины подарки лежали там, где она их положила. Олаф поставил ромашки в вазу, и они пошли спать.

– Так будет всегда? – поинтересовалась не слишком любопытная Сонька.

Олаф сказал, что завтра они переедут в его квартиру. Сонька не знала, что у Олафа есть своя квартира, и это ее совсем не огорчило.

Они проснулись поздно. Сонька вышла на веранду, увитую плющом, и сладко потянулась. Фрау Шульц стояла в саду. В позе огородника с тяпкой в руке. Сонька с ней поздоровалась. Свекровь повернулась к ней костлявым задом.

Сонька пожала плечами и пошла варить кофе.

«Жизнь ты мне не испортишь, старая рыжая курва. Просто не имеешь права!» – подумала она, намазывая толстым слоем черной икры свежий и хрустящий багет.

В тот же день они переехали в квартиру. Слава богу, жилищный вопрос в Германии стоял менее остро, чем в СССР. Квартира была маленькая, запущенная, холостяцкая. Прибирались вдвоем – равенство полов. Сонька это оценила. Еще один плюс к иностранному мужу. Потом пошли в магазин. Купили новые занавески и посуду. Вечером налили пива и плюхнулись на диван. Сонька была абсолютно уверена, что выиграла счастливый лотерейный билет.

Но жизнь, как известно, везде жизнь. И даже в раю бывают дождливые дни.

Олаф оказался бездельником, привыкшим жить на мамашины деньги. Мамаша его, надо сказать, была женщиной не просто не бедной, а очень даже состоятельной. В наследство от родителей ей досталась небольшая, но очень прибыльная кожевенная фабрика.

Папаша Олафа тоже был бездельник и прожигатель жизни. Собственно, сын пошел в него. Но папаша довольно рано преставился. Посему ему не удалось окончательно спустить все капиталы жены.

Фрау Шульц сына обожала. Рыжий, кабанообразный Олаф ни в чем не ведал отказа.

Но вот содержать еще и его жену, тем паче из страшного Советского Союза, в ее планы не входило.

Маман просто перестала сына субсидировать. Поставила ему жесткие условия: или деньги и все прилагающиеся к ним удовольствия плюс хорошая немецкая, с капиталом, жена, или – пучеглазая Сонька, похожая на молодого вороненка.

Олаф гордо отказался от дотаций. Сказал, что начнет зарабатывать сам. Мамаша только посмеялась. Она примерно знала, сколько продержится на одной «любви» ее отпрыск.

Ошиблась она на пару месяцев, не больше.

Сначала Олаф оформил пособие по безработице. Соньке оно не полагалось. Еле хватало на пиво и яйца с хлебом. Сонька устроиться на работу не могла. По понятным причинам. Нет гражданства и практически нет языка.

Немного помогали Сонькины родители. Но это были капли в море. За квартиру, кстати, полагалось немало платить. Ситуация была на грани катастрофы. Сонька понимала, что возвращаться с таким муженьком в Москву и сажать его на шею своим бедным родителям – тоже не выход. Но через полгода пособие платить перестали, и пришлось переехать к рыжей и злобной фрау Шульц.

Когда на ужин подавалась свинина, фрау Шульц с милой улыбкой интересовалась, позволяет ли Соньке есть свинину ее вероисповедание. Несмотря на то, что Сонькина фамилия Рабинович и отчество Исааковна, к тому, что имела в виду ее свекровь, она не имела никакого отношения. Какое вероисповедание было у советских людей? У дяди Изи, пламенного борца с царизмом? Или Сонькиного отца, Исаака Абрамовича, истинно и свято верующего в социалистические идеалы и вступившего в коммунистическую партию еще в институте? Естественно, никакой кашрут (правила приготовления еды у верующих иудеев, где много сложностей и точно нет свинины) в их семье не соблюдали. Сонькин отец родом с Украины, из Бердичева. Когда он рос, евреи в основном уже вовсю ели хохляцкое сало. Нежное, домашнее, с бордовыми прожилками мяса. Не ел только дед маленького Исаака, будущего Сонькиного отца. Он сидел в своем кресле в черной бархатной ермолке и плакал, глядя на отступника сына и маленького внука.

А в советские времена ели все, что могли достать. И колбасу, и свинину. И никто ни о чем не размышлял. Советская власть этого не любила. И очень старалась, чтобы люди поскорее забыли про свои корни.

Фрау Шульц не могла открыто показать свою нелюбовь к евреям. Немцы давно покаялись и попросили у еврейского народа прощение. Но с тем, что плотно сидело в ее душе, она ничего поделать не могла. К тому же ее нелюбовь к евреям подпитывала семейная история.

В конце двадцатых годов ее предок полюбил девушку из богатой еврейской семьи банкира. Он посватался. Девушка обещала подумать. Она была необычайно красива и очень молода. Поклонник – Ганс или Фриц – ждал ее ответа четыре года. А потом она сбежала в Америку со своим возлюбленным. Тоже немцем. К тому же абсолютно нищим. Ее родители не хотели о нем даже слышать. А Ганс или Фриц начал глушить шнапс от горя и тоски. И через полгода, будучи в белой горячке, повесился на конюшне. Понятно, что во всем винили дочь банкира. У них были на то основания.

Когда они садились завтракать или ужинать, Сонькина свекровь садилась напротив и считала за Сонькой куски. Кушать в столовой Сонька перестала. Олаф втихаря носил ей бутерброды в комнату. У Соньки разыгрался гастрит. Началась тошнота, головные боли и сумасшедший пульс. Еще стала подниматься температура. Сонька – дочь врачей. Она понимала, что все это происходит на нервной почве. Решила уехать в Москву, но опасалась, что в таком состоянии до дома просто не доедет. Окочурится по дороге. К врачу она обратиться не могла – ни страховки, ни денег. Когда перестала вставать с кровати, свекровь испугалась или сжалилась и пригласила семейного доктора. Семейный доктор все понял и вставил фрау Шульц по полной. За долгие годы он успел хорошо ее узнать. Она здорово струхнула. Сонька начала принимать витамины и успокоительное. Олаф выжимал свежие соки и кормил Соньку печенкой с кровью. Гемоглобин у нее был ниже границы дозволенного.

Сонька через месяц поднялась. И решила умотать домой. Пиццей, штруделями и сосисками с кислой капустой она уже вполне наелась. Новые туфли и тряпки носить было некуда, и на них никто не обращал внимания. Сонька вспоминала, как она была счастлива в Москве, имея одну пару джинсов и несколько кофточек.

Но дело, конечно, не в этом. Соньке надо было спасать собственную жизнь. К тому же она уже окончательно разочаровалась в своем муже. Что тоже вполне понятно. Сонька попросила свекровь купить ей билет в Москву. Свекровь, не помня себя от счастья, позвонила своему агенту. Конечно, ей хотелось отправить Соньку в тот же вечер. Ну, максимум на следующий день. Но агент сказал, что через десять дней начнется акция и огромные скидки. Свекровь тяжело вздохнула и согласилась. Немецкая расчетливость и рационализм – национальная черта. И она заказала дешевый билет. Сонька объяснилась с мужем. Наверное, в душе он был рад Сонькиному отъезду. Намучился он с ней немало, чувства поостыли и еще очень хотелось покоя и прежней радостной и беспечной жизни, которую мамаша ему обещала наладить – как прежде. Они с Сонькой поплакали, пообнимались и пожелали друг другу удачи и счастья. Еще он купил ей кожаный плащ и двухкассетный магнитофон. Фрау Шульц была на седьмом небе от счастья, сообразив, что дурочка невестка, не зная суровых и справедливых немецких законов, ни на что не претендует. А хочет только одного – поскорее уехать и забыть эту рыжую семейку.