Русская слава этого театра шумела и после начала российских бед и эмиграции. В 1922 и 1923 годах на этой сцене с триумфом гастролировал Московский Художественный театр, показавший здесь «Вишневый сад», «На дне», «Братьев Карамазовых». В том же 1923 году московский Камерный театр Таирова показал здесь «Федру», а еще чуть позднее здесь прошел первый концерт Сергея Прокофьева, имевший огромный успех. Через год Прокофьев представил здесь свои романсы на стихи Бальмонта, Гиппиус и Верлена. А еще пять лет спустя показал здесь свой первый спектакль новый русский эмигрантский театр – Русская частная опера в Париже. Ее создал для любимой жены очередной муж блистательной певицы Марии Кузнецовой, дочери одесского художника Миколы Кузнецова (его лицо без труда отыщете на полотнах Репина). Новый муж красавицы Марии, племянник французского композитора, миллионер Альфред Массне не впустую потратил деньги. В Русской опере Кузнецовой спектакли ставили Евреинов, Санин, Фокин, декорации и эскизы костюмов создавали Коровин и Билибин, у Кузнецовой были замечательные дирижеры, певцы и танцовщики. Надо сказать, что парижский и мировой успех дягилевского балета подготовил в Париже почву для побед не только блистательному русскому театру, но и русской моде в сфере одежды и развлечений. Это пришлось кстати изгнанникам, которые стали объявляться в 20-е годы в этом давно знакомом им городе, однако в незнакомой для них роли – в роли нищих, беспаспортных эмигрантов. На авеню Монтень (в доме № 7) открылось в те годы ателье моды «Китмир» (о его рождении, как и о прочих русских ателье, подробно рассказал в своей книге «Красота в изгнании» историк моды А. Васильев). Кузина последнего русского императора великая княгиня Мария Павловна вместе с молодым мужем князем Путятиным, оказавшись в Париже, начала зарабатывать на жизнь, вышивая бисером для Коко Шанель, а позднее и сама открыла на авеню Монтень ателье «Китмир», где вместе с ней трудились ее свекровь княгиня Путятина и ее муж (оказавшийся способным бухгалтером). Русские дома моды продолжали начатое гастролями Дягилева мирное русское завоевание Парижа. Через много лет после того, как завершили свое существование в Париже и русские моды, и русские театры, авеню Монтень была снова завоевана магазинами готового платья и высокой моды (и высоких цен, конечно). Дома моды довольно дружно перебрались из I округа Парижа в VIII. В бывшем отеле Бозелли разместился магазин фирмы «Кристиан Диор». Поселились здесь магазины фирм «Карон» (духи) и «Дженни холдинг». Основатель последней синьор Джиромбелли известен как открыватель таких стилистов, как Джанни Версаче, Монтана, Дольче, Габанна. На авеню Монтень заправляла его супруга Донателла Джиромбелли. Здесь же рядом увидишь обувь фирмы «Харель», лиможский фарфор в магазине «Порто» – в общем, есть где отвести душу богатому постояльцу отеля «Георг V» (того самого, где живали «битлы»).

Что касается продолжения театральных традиций, то Театр Елисейских Полей еще, на счастье, цел. В нем три зала, причем Большой зал может разместить один 2000 зрителей. Есть еще зал комедии (655 мест) и экспериментальная студия. Дело за экспериментами. Зато неподалеку от театра теперь разместилось знаменитое зрелищное учреждение «Бешеная лошадь» («Crazy Horse»). Это женское шоу, и очень хочется назвать милых его участниц «лошадками», но справедливость требует, чтобы были учтены их размеры, их длинноногость и крупноформатность. Длинноногости в наш фетишистский век, кажется, придают особое значение. Еще законодатель любовной моды Маяковский в стихах «из Парижа о сущности любви» жаловался, что «не хватает длинноногих» (за эту жалобу он был жестоко наказан коротконогими сестрами Брик-Триоле). Люди богатые бредят ныне длинноногими манекенщицами, и весь мир точно забыл, что женщина должна быть просто «нежной и удивительной».

Я совершенно случайно попал на спектакль «Крейзи Хорс» и должен непременно поделиться впечатлениями от знакомства с их современным (и весьма дорогостоящим) спектаклем. Случилось так, что я ждал встречи со своими петербургскими издателями, которым я должен был отдать рукопись, а они как раз в тот вечер вознамерились посетить спектакль бешеных дам-лошадок. Издатели опаздывали, и мое долгое ожидание в вестибюле стало беспокоить администрацию шоу. Вышла администраторша с кокетливым бантом, и я объяснил ей испуганным шепотом, что к ним должны прийти два очень важных гостя из России. «Кто это? – спросила она, переходя на тот же испуганный шепот. – Миллионеры? КГБ? Министры?» – «Вроде того», – сказал я еще более испуганно. Тут появились мои петербургские издатели, и они не обманули ожиданий девушки с бантом: у них были заказанные по телефону билеты на кресла первого ряда. Девушка сказала, что лично мне не нужен билет и я, как лицо сопровождающее, могу встать у бара. Какой-то служитель тут же предложил мне стакан воды ценой в мою тогдашнюю шестимесячную пенсию, но я гордо отказался. Длинноногие девушки целый час маршировали в каком-то художественном освещении; ложились на особый лежак у края эстрады и очень высоко поднимали ноги. У каждой из них был какой-нибудь пошлый псевдоним (Волга-Матушка Московская, Лав-амур Любовна и так далее), но ноги у них были настоящие и очень большие. Ноги эти нависали над первым рядом, так что издатели мои, я думаю, натерпелись страху в своем первом ряду – ведь, если бы эти лошади оказались и впрямь «крейзи», они могли бы начать брыкаться и лягаться, мало ли что бывает… На счастье, дамы-лошади были нисколечко не бешеные, они были очень обходительные и вполне буржуазные, так что все обошлось благополучно. И скандалов, как некогда на «Весне священной», никто не устраивал. Иные нынче времена на авеню Монтень!

Как я уже упомянул, на престижной улице Монтеня свили гнездо разнообразные бюро французского телевидения и радио, а в доме 2 с давних времен разместилась телестудия Второго (государственного, как и Третий и еще какие-то) канала французского телевидения. Телевидение во Франции, на мой вкус, довольно скучное и робкое, но когда-то Второй канал готовил неплохое «ток-шоу» «Апостроф» (уступающее, конечно, по уровню московской ночной «Школе злословия» – кстати, и в свободной Франции все острые передачи тоже показывают после полуночи, для немногих).

В студии на рю Монтень записали однажды по весне беседу с «новой русской писательницей», вернее, новой парижской звездой – Ниной Николаевной Берберовой. Это была поразительная история, вполне на уровне новейшего телевидения. Звезде было в пору ее визита в студию на рю Монтень 88 лет. Четверть века, самые цветущие годы жизни она прожила в Париже, в гуще пореволюционной русской эмиграции – была женой Владислава Ходасевича, а потом арт-дилера и художника Николая Макеева, влюблялась в женщин, опиралась на мужчин и дружила с ними, сотрудничала в знаменитой эмигрантской газете, мечтала о славе, завидовала богатым, состояла в коммунистической ячейке, была злой и красивой… Испортила отношения со многими в эмиграции, написав однажды в письме из оккупированного Парижа чистейшую правду: выжить при немцах можно. Если ты, конечно, не еврей… Они с новым мужем жили прилично: торговля картинами шла при немцах как никогда. Но после войны беглецы вернулись в Париж, и ей пришлось худо. Вдобавок она отбила у мужа любовницу, и они разошлись…

Она уехала в США, нашла там преподавательское место в университете, а в старости, уйдя на пенсию, села за мемуары. Вдохновили ее подцензурные мемуары Ильи Эренбурга. Вот ведь можно написать хотя бы полуправду, хотя бы четвертьправду, и будет успех. А она свидетельница великой эпохи, другие свидетели и обидчики поумирали, она напишет что хочет… Она написала прекрасную мемуарную книжку («Курсив мой»), выпустила ее по-английски, потом по-русски… Ну да, она свела счеты со всеми, кто ее недооценил когда-то, кто был известнее, удачливее или просто богаче, кто погиб на войне… Успех пока не приходил. Во Франции о ней никто и слыхом не слыхивал.