Бой прекращался также по свистку. Пацаны, со сбившимся дыханием, с перепачканными кровью лицами, с мокрыми от пота спинами, расходились по разным сторонам арены. На их место выходила следующая пара, и все начиналось сначала.

Пальцы, сжимавшие решетку, побелели и затекли, но Серый этого даже не заметил, он не мог оторваться от происходящего внизу. Публика начала заводиться: женщины нервно поправляли прически, мужчины поснимали пиджаки, закатали рукава рубашек, точно сами готовились ринуться в бой.

Пацану из последней, шестой, пары не повезло — схватка закончилась для него поломанной рукой. Серый видел, как он с громким криком упал в опилки, прижимая к груди руку. На застывшем лице его соперника не отражалось абсолютно никаких эмоций.

Под аплодисменты и улюлюканье публики охранники уволокли зеленого от боли пацана с поля боя. В представлении наступил антракт.

Пока арену посыпали свежими опилками, зрители возбужденно обменивались впечатлениями, запивая водкой бутерброды с красной икрой.

— Ну как, нравится? — послышался за спиной насмешливый голос.

Серый ничего не ответил, лишь крепче вцепился в прутья решетки.

— Вижу, что понравилось, — не унимался охранник. — Подожди. Дальше еще интереснее будет. Ты такого кина никогда не видал.

Серый его не слушал, он смотрел, как на арену выходит тот самый тринадцатый пацан. Парень выглядел совсем плохо: белое от страха лицо, лоб и щеки блестят не то от слез, не то от пота, руки свисают плетьми. Он никак не походил на бойца.

По трибуне прокатился нетерпеливый рокот. Недоеденные бутерброды и недопитая водка были позабыты. Все смотрели на нескладную долговязую фигуру в центре арены.

Раздался свисток. Серый вздрогнул. Парень втянул голову в плечи, затравленно оглянулся по сторонам. Лязгнул засов. На арену шагнул Горилла. Он скалился улыбкой идиота, из уголка рта стекала тонкая струйка слюны. Зрители встретили его появление аплодисментами. Горилла неуклюже поклонился. Аплодисменты стали громче. Раздался еще один свисток, и в ангаре воцарилась звенящая тишина. Серый совершенно отчетливо слышал удары своего сердца.

Горилла, не переставая улыбаться и широко раскинув длинные руки, стал медленно приближаться к долговязому. А тот, казалось, не мог пошевелиться от страха. Он стоял посреди арены и завороженно смотрел на надвигающегося врага.

— Дурак, — прошептал Серый, — двигайся!

Точно услышав его немой крик, пацан встрепенулся, в самый последний момент вывернулся из объятий Гориллы, отпрыгнул в сторону и снова застыл.

Он так и стоял столбом, давая противнику возможность перестроиться. А ведь у него был прекрасный шанс! Урода можно было подсечь, повалить на землю…

Эх, сам бы Серый никогда не упустил такую возможность. Он уже знал, что слабое место Гориллы — не тело, а мозги. Он слишком медленно соображает. И если подловить момент, а потом врезать как следует…

Долговязый снова повторил свой старый маневр. Горилла обиженно заревел, замотал башкой, во все стороны полетели брызги слюны. Долговязый попятился…

Серый застонал — этот дурак двигался как лунатик. Если так пойдет и дальше — долго ему не продержаться. Вполне возможно, что одним сломанным ребром не обойдется.

Он как в воду глядел…

Горилла медленно, но неуклонно загонял противника в угол клетки. Вполне реальным шансом вывернуться, уйти из ловушки долговязый не воспользовался. Прижался спиной к прутьям решетки и зажмурился.

Серый до крови прикусил губу. В душе теплилась слабая надежда, что вот сейчас раздастся свисток, и охранники отгонят Гориллу от его жертвы. Ведь совершенно очевидно, что это неравный бой. Разве это честно?!

Он ждал напрасно. Вместо свистка раздался оглушительный рев. Трудно было представить, что каких-то два десятка глоток способны издать такой звук.

Подбадриваемый зрителями, Горилла сгреб долговязого в охапку, легко, словно пушинку, поднял над головой на вытянутых руках, вышел на середину арены, обвел публику счастливо-вопрошающим взглядом.

Публика неистовствовала. Еще час назад такие степенные дядьки и тетки повскакивали со своих мест, орали, махали руками. И только один человек сохранял невозмутимость. Хозяин.

Поймав взгляд Гориллы, он ободряюще улыбнулся и вытянул перед собой кулак с опущенным вниз большим пальцем.

Серый перестал дышать. Он знал, что поднятый вверх большой палец означает «все хорошо», а опущенный вниз?..

Горилла счастливо улыбнулся, поудобнее перехватил свою беспомощную жертву, опустился на одно колено…

…Хруст ломающегося позвоночника показался оглушительным во внезапно наступившей тишине.

Горилла с победным кличем отбросил в сторону поверженного противника. Тело тряпичной куклой упало на арену, поднимая в воздух фонтан опилок. Тишину вспороли аплодисменты. На арену посыпались конфеты. Спотыкаясь о мертвого врага, Горилла бросился их собирать.

Серый этого уже не видел. Его рвало…

* * *

Этим вечером его не повели в лазарет. Этим вечером его, предварительно избив за изгаженный пол, потащили в сторону барака.

— Принимайте тринадцатого!

Серого втолкнули в полутемное помещение. За спиной послышался лязг запоров. Несколько секунд глаза привыкали к темноте, а потом он увидел два ряда железных коек. На койках сидели и лежали пацаны. Те самые, которые сегодня бились на арене. Не хватало только двоих: того, что с переломанной рукой и долговязого. Первый сейчас, наверное, в лазарете. А второй не вернется никогда…

Пацаны молчали, смотрели неприветливо. Серый уселся на одну из двух пустующих кроватей, в душе надеясь, что это не койка долговязого, обвел присутствующих испытующим взглядом. После увиденного у него до сих пор дрожали колени, в горле стоял ком. Но шестое чувство нашептывало, что в этой компании нельзя выказывать слабость. В волчьей стае слабым не место…

— Ну, что уставились? — спросил он.

— Это Ключа койка, — сказал один из пацанов, смуглолицый, коренастый, с раскосыми глазами.

— И что с того?

— Ключ из лазарета вернется…

На душе полегчало — значит, он занял койку не долговязого, а того, второго, с поломанной рукой.

— Пусть возвращается. Мне-то что?

— Ты занял его койку, — упрямо повторил смуглолицый.

— Отвали! — Еще в колонии он усвоил, лучшая защита — это нападение.

— А ты у нас крутой, да? — в разговор вмешался белобрысый паренек с голубыми глазами и белесыми ресницами.

— И ты отвали, — посоветовал ему Серый.

— Значит, крутой, — констатировал белобрысый. — А ты видел, что у нас тут с крутыми бывает?

Серый равнодушно хмыкнул. Ком в горле ощетинился сотнями колючих игл. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.