– Кто-нибудь меня слышит? Вы там?

Двухминутная пауза, в течение которой Лив что-то бессвязно шептала себе под нос, а потом взорвалась:

– Господи! Реактор снова разогревается!

Желтый свет вокруг Лив распорол синеву. Раздалось глухое жужжание, не совсем звук, а скорее просто колебание центральной нервной системы; закружилась голова. После этого перед ней возник объект полуметрового диаметра и двухметровой длины, бесшумно вынырнув из стены туннеля. Казалось, что он сделан из скользкой черной керамики. Свет отражался от его боков так замысловато, что чудилось, будто боковые плитки покрыты каллиграфической вязью тускло-голубых брызг. Он отделился от стены и завис на высоте двух-трех футов. Он был слеп, но источал явственную ауру интеллекта. Он знал, что она здесь. Он ткнулся ей в локоть. Она отвернулась. Он стал тыкаться ей в ногу у бедра и толкать. Тело наполнил металлический привкус. Она обернулась и попыталась выблевать так, чтобы не забрызгался визор. Больше ничего не случилось, но, стоило ей покинуть отсек, артефакт последовал за ней в пустоту, не отводя тупоносой морды от ее левого бедра дальше чем на десять дюймов. Как только Лив покинула развалины, связь восстановилась. Первое, что она услышала, был голос Антуана:

– Господи, Лив, где ты была? Лив, если ты меня слышишь: мы полагаем, что та хреновина, которую ты видела, и есть наш груз.

– Ой блин, Толстяк Антуан…

Когда они попытались перенести артефакт в одиночный отсек, тот без труда пробуравил переборки, проник на грузовую палубу и водворился там среди остальных; свет его поверхность отражала как-то неправильно. Он был новее прочих. Во всяком случае, не таким изношенным.

– За него можно выручить неплохие деньги, – заключила Ирэн-Мона.

Она лизнула палец и коснулась артефакта. О, слабые электрические импульсы! Ей понравилось, как он блестит; присмотревшись внимательнее, она сочла едва заметные гладко-органические искажения цилиндрической формы средством придать его переднему кончику легкомысленный фаллический контур, и это ей тоже понравилось. Толстяк Антуан приблизился к нему с большей осторожностью, но мало что узнал, хотя объект позволил ему себя исследовать в базовую шестирежимную лупу. Он сказал, что датировке объект не поддается. Но точно чужацкий. Полностью керамический, хотя глубоко внутри заметны вариации плотности, которые Антуан приписал высокотемпературным сверхпроводниковым устройствам.

– Мы никогда не узнаем, – произнес он, намекая, что кому-то еще может повезти больше.

Лив Хюла продолжала потеть и трястись, а уровни электролитов зашкаливали. Она отказалась даже заходить на грузовую палубу, предпочтя вернуться в пилотскую рубку и приступить к целенаправленной программе регидратации «Блэк Хартом» без льда. Загадки эти внушали ей такой ужас, что участвовать в дискуссии она тоже отказалась, но дала оценку возрасту объекта.

– Сдается мне, спасатели притащили его с собой.

Но Лив понятия не имела, целенаправленно ли они так поступили. Если, как судачат, М. П. Реноко примерно в то время начал торговать имуществом Обсерватории и Фабрики Естественной Кармы Сандры Шэн, можно предположить, что спасатели приобрели у него эту штуку – втихаря и нелегально. Возможно, это какой-то инструмент горных разработок.

– А насчет этой хрени, – сказала она, вызывая расплывчатое изображение оклоанского реактора под развалинами, – ну что я могу сказать? – Проведя четыреста миллионов лет в бездействии, артефакт снова включился и заработал в пятичасовом цикле, пыхая раскаленным паром в пустоту с неведомой людям целью. – Не думаю, чтоб они были как-то связаны.

МЕНГЕР и СЕРПИНСКИЙ еще долго преследовали Лив во сне. Они махали ей из радиоактивного тумана, светя загадочными пустыми шлемовизорами.

Р. И. Гейнс забрал чемоданчик и отбыл.

В течение следующих нескольких дней ассистентка пыталась забыть увиденное. Рутинная работа сохраняла важность, так что она садилась в машину, высиживала рабочее время в офисе, потом залезала в твинк-бак на Си-стрит и сидела очень прямо, глядя, как кончает. Везде, куда бы ни закинула ее работа, она изобретала себе имена. Она испытала Изабо, Мирабель, Рози Глоу[33], Малышку и Пак-43[34]. Она была полицейской, она оставалась ею на улице и в машине, глядя в зеркальце заднего вида, сигналя левой или правой фарой. Днем и ночью город окружал ее всеми элементами профессии: ганпанки курсировали в тенях, портняжки, закатав рукава, кроили черное сердце человечества, контрабандисты провозили товары со звезд. Затаившаяся интуиция, крадущиеся подозрения. Она делала записи и составляла отчеты. Она сидела за столом, пока теневые операторы копошились в ее бумагах, как старые пауки или грязные незаконченные руки[35].

Она испробовала Шаклетт, Пукси, Темерэр[36], Стормо![37]и Те Фаатурума[38]. Вызывала уличных оперативников и говорила с Эпштейном.

– Тот грузовоз, о котором ты спрашивала, – сказал он, – давно улетел с Карвер-Филд.

Она открыла досье на «Нову Свинг» и спроецировала его на стену. На другую перевела лицо Эпштейна.

– Что такое саркофаг? Тут говорится, что они взяли на борт саркофаг.

– Ты образованная девушка, – сказало лицо Эпштейна.

Он все утро провел в портовой администрации, сидел и пил яванский кофе из бумажного стаканчика, потом в самом порту.

– Энка Меркьюри еще здесь, – сказал он. Она вознеслась почти под потолок склада, налившись дымчато-маслянистым и деготным цветами, но прозрачная, как мыльный пузырь. Из подмышечной впадины у нее по-прежнему свисал лоскут плоти. Она оставалась мертва. Издалека лоскут походил на обрывок платья.

– И знаешь что, если проехать мимо нее на подъемном кране, учуешь слабый, но отчетливо различимый запах.

– Она продолжает вращаться?

– И Тони Рено тоже, – подтвердил коп. – Правда, Тони сегодня малость притормозил. У меня запись есть, могу подтвердить.

Ассистентка сказала, что не стоит утруждаться, и оставила его ждать на линии, а сама погрузилась в изучение грузовой декларации. Груз: смешанный. Порт приписки: Саудади. Порт разгрузки: Новый Миасс, на каком-то камушке под названием Кунен, в сотне световых ближе к Тракту.