Джой склонялся к мысли, что Селеста в этом права, как и в том, что телефонные провода оборвал отнюдь не ветер.

Неудивительно, что он запаниковал в кабинете Генри Кадинска, когда адвокат познакомил его с завещанием отца. Пи-Джи посылал отцу кровавые деньги, такие же грязные, как тридцать сребреников Иуды. Наличные, полученные от самого дьявола, и то были чище.

Джой передернул затвор, загоняя патрон в казенник своего ружья.

– Пошли.

На улице мокрый снег прекратился, но дождь лил по-прежнему. Хрупкий ледок, образовавшийся на тротуарах и мостовой, быстро таял.

В этот вечер Джой промок и продрог, но последние двадцать лет холод вообще ни на секунду не покидал его души, так что к этому он привык.

Сойдя с крыльца, Джой увидел, что капот "Мустанга" поднят. Селеста, посветив фонариком на двигатель, поняла, что крышка трамблера исчезла.

– Пи-Джи, – констатировал Джой. – Забавляется.

– Забавляется?

– Для него все это – забава.

– Я думаю, сейчас он наблюдает за нами.

Джой оглядел соседние покинутые дома, деревья между ними. Кварталом южнее улица переходила в заросший лесом холм, на севере – упиралась в пересекавшую город Коул-Вэлью-роуд.

– Он где-то здесь, – голос Селесты дрогнул.

– Скорее всего. Но при таком дожде мы его не найдем. Ладно. Сделаем, как планировали. Предупредим остальных. Кто живет ближе? Теперь придется топать пешком.

– Ближе Джон и Бет Биммеры и с ними Ханна, мать Джона. Милая старушка.

– Будем надеяться, что мы не опоздали.

– Пи-Джи пришел сюда из церкви раньше нас, перерезал телефонный провод и дожидался, пока мы приедем, чтобы вывести из строя автомобиль. У него просто не было времени расправиться с Биммерами.

Тем не менее стоило поспешить. Но бежать по скользкому тротуару Джой с Селестой не решались, боясь подвернуть ногу.

Когда полквартала осталось позади, под землей вновь загудело, на этот раз сильнее. Асфальт под ногами затрясся, словно ладья Харона больше не пересекала реку Стикс, уступив перевозку душ грохочущим подземным поездам. Как и прежде, гул и тряска длились не более минуты.

Биммеры жили на Северной авеню. Маленькая улочка, конечно же, не заслуживала столь пышного названия. Асфальт потрескался, колдобины плавно перетекали в ухабы, будто внутреннее давление постоянно испытывало тротуар и мостовую на прочность. Даже в темноте когда-то белые дома выглядели очень грязными. Они не просто нуждались в покраске, их, похоже, вымазали сажей. Половина сосен засохла, остальные, с деформированными стволами, росли не вверх, а вкось.

Шестифутовые вентиляционные колонны, огороженные цепью, подвешенной на столбах, выстроились вдоль одной стороны улицы. Над ними клубились серые дымы, напоминая процессию призраков. Ветер рвал дымы в клочья, дождь прибивал к земле, оставался только запах горячего гудрона.

Двухэтажный дом Биммеров, на удивление узкий, словно с боков его поджимали другие дома, казался выше, чем был на самом деле.

В окнах первого этажа горел свет.

Поднявшись на крыльцо, Джой и Селеста услышали доносящиеся изнутри музыку и смех. Работал телевизор.

Джой открыл алюминиевую дверь с сеткой и постучал в находившуюся за ней деревянную. На стук никто не откликнулся.

Джой постучал еще раз, сильнее.

– Имейте терпение! – крикнули изнутри.

Селеста шумно выдохнула.

– Они в порядке.

Дверь открыл мужчина, как догадался Джой, Джон Биммер. Лет пятидесяти пяти, в синей байковой рубашке, белой футболке и коричневых брюках, с блестящей лысиной на макушке и венчиком волос, как у брата Така. Пивной живот нависал над брюками, которые, если бы не подтяжки, давно бы сползли с него. Мясистым лицом, мешками под грустными глазами и отвисшей челюстью Биммер напоминал старого, доброго пса.

Джой держал ружье у ноги, и Биммер сразу его не заметил.

– Какой вы нетерпеливый, молодой человек, – в голосе Джона слышалось дружелюбие. Тут он увидел Селесту и широко улыбнулся. – Эй, мисси, лимонный пирог, который вы принесли вчера, – до чего же он был вкусный!

– Мистер Биммер, мы... – начала Селеста.

– Просто высший класс, – прервал он девушку и похлопал себя по толстому животу, чтобы подчеркнуть качество пирога. – Я даже позволил Бет и ма понюхать его, прежде чем съел до последней крошки.

В ночи раздался резкий треск, будто ветер сломал толстую ветку, но к этому звуку ни ветер, ни ветка отношения не имели, потому что по белой футболке Биммера вдруг расползлось багровое пятно, а Джон, все еще продолжая улыбаться, сделал шаг назад и рухнул навзничь.

Джой втолкнул Селесту в дверной проем, прыгнул следом, упал рядом, перекатился на спину и ногой захлопнул дверь с такой силой, что две фотографии в рамках – Джона Кеннеди и папы Иоанна XXIII – и бронзовое распятие покачнулись и едва не сорвались со стены.

Жена Биммера в синем халате, с розовыми бигуди на голове поднялась с кресла перед телевизором. Увидев залитого кровью мужа и два ружья в руках гостей, она пришла к логичному, но неправильному выводу. Крича, Бет повернулась, чтобы броситься к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Ложитесь! – заорал Джой.

– Бет, на пол! – крикнула Селеста.

Но охваченная паникой миссис Биммер их не слышала. Она устремилась к лестнице, но когда поравнялась с окном, стекло разлетелось на тысячи осколков. Пуля попала Бет в висок. Голову женщины рвануло в сторону с такой силой, что наверняка сломалась шея, и под смех зрительской аудитории в телевизоре Бет упала на ковер под ноги миниатюрной старушке в желтом спортивном костюме, которая сидела на диване.

Ханна, мать Биммера, не успела даже понять, что произошло, потому что через секунду два выстрела, произведенные через то же окно, но уже без веселого звона разбивающегося стекла, прикончили ее на месте.

На дворе стоял октябрь 1975 года, вьетнамская война закончилась в апреле, но Джою показалось, что он перенесся в Азию, в зону боевых действий. Последние годы репортажи из тех мест не сходили с экранов телевизоров. Внезапная, бессмысленная смерть ни в чем не повинных людей могла бы потрясти его, парализовать волю к сопротивлению... если бы он не был сорокалетним мужчиной, попавшим в тело двадцатилетнего юноши, и последние двадцать лет его жизни не пришлись на время, когда случаи бессмысленного насилия из уникальных стали повсеместными. Жизненный опыт последних десятилетий двадцатого века позволял ему не терять голову, когда вокруг стреляли и убивали.

Освещенная гостиная превращала его и Селесту в отличную мишень, поэтому Джой перекатился на бок и выстрелил из "ремингтона" 20-го калибра в латунный торшер под клетчатым абажуром. От грохота выстрела в маленькой комнатке у них едва не лопнули барабанные перепонки, но Джой дослал в казенник новый патрон, выстрелил в настольную лампу, что стояла на комоде рядом с диваном, а потом еще раз в бра на противоположной стене.