Крэм представил всех присутствующих. Алису Кан он назвал «главным хранителем смыслов», Антона Турчина – «главным продюсером, арт-директором и архитектором успеха», меня – «главным носителем хорошего вкуса». И только Вита Вальдовская удостоилась скромного звания директора института, обделенная изящным титулом «главной по красоте» или «вице-президента по интеллекту». Видно было, что Вадим Маркович исполнен благодушия и дает понять каждому из нас важность, даже исключительность его поста.

Три полосы солнечного света легли на ореховый угол шкафа, на зелено-пунцовый ковер и на голову деревянного льва, беззвучно рычащего на чернильницу. Заговорили о делах. Вадим торжественно объявил, что первым событием в Эмпатико будет тренинг «Контракт с удачей». Только его нужно «подкрасить». В Эмпатико цена будет вчетверо, надо же как-то объяснить… Надо доказать… Надо оправдать… Все заговорили одновременно, а мне вдруг вспомнилось лицо Валентины. На днях Крэм переслал ее письмо, где она жаловалась, что два-три дня после «Контракта» она чувствовала новые силы, а теперь снова вернулась тоска.

Сегодня Вадим Маркович не был насмешливым мудрецом, врачевателем душевных недугов. Несмотря на кокетливую бабочку, он вел себя как небольшой громовержец.

– «Контракт с удачей» – промятый бренд, обсосанный, но слегка поросший мхом. Пусть его узнают, но только в новом виде. Пусть изменится, но останется неизменным. Задача сложная, понимаю. Но здесь собрались такие умы, которые расщелкают этот орешек, как тефтельку.

Вадим Маркович любил наглядные сравнения.

– Старое вино – в новый мех! – заключил он, с грозным торжеством оглядывая нас. – Но это должен быть такой мех, чтобы все ахнули. Чтобы рты открыли, кошельки. Шиншилла, куница, не знаю, что там котируется.

– Котик котируется.

Вита строго сказала, что мехи и меха – не одно и то же. Ей возразили: нечего придираться к словам. Спорили, нужно ли назвать тренинг по-новому. Не «Контракт с удачей», а как-то иначе, но о том же.

– Контратто кон фортуна.

– Птица бизнес-счастья.

– Господи, какая еще птица!

– Конструирование этого, как его…

– Господа! Господа! Пусть будет «Магия на перекрестке»! На перекрестке жизненного выбора.

– Магия! Магия! Волшебное слово!

Вдруг, словно выскочив из происходящего и перебежав в зрительный зал, я увидел сцену со стороны. В кабинете, украшенном театральными эскизами, собрались мужчины и женщины, разговор с каждым из которых – событие, угощение, мечта. Их работа – вглядываться в чужие окна, входить в закрытые для других дома, узнавать тайные истории людей, семей, компаний. Разумеется, каждому из нас изредка выпадает удача вспыхнувшей дружбы, влюбленности, встречи с попутчиком, не испугавшимся откровенного разговора, – все равно вскоре придется расстаться навсегда. Но вообще мы живем в окружении тех, о ком почти ничего не знаем. Теперь я оказался рядом с психологами, чья работа – узнавать людские тайны. Не для того, чтобы их вывести на чистую воду, пожурить, призвать к ответу. Вадим, Алиса, Вита и прочие видят то, что даже самым близким видеть не дано. Они превращают самые темные, заброшенные чердаки и подвалы в светлые обжитые комнаты, они приходят в наши истории, как спасатели пробираются под страшные завалы. Эти умы вместе создают нечто важное, пожалуй – драгоценное.

Глядя на разное тепло их лиц, я думал, как дорога возможность делать что-то вместе с ними, как вообще удивительна способность таких диковинных существ, как люди, договориться и собрать огромный трансатлантический лайнер, сыграть симфонию Шуберта или построить город вроде Дельфта и Рима. Вокруг штормит время разногласий, а мы сидим в старинной московской квартире и сообща колдуем над архитектурой великолепных фокусов, может над формулой лекарств или даже над рецептом бессмертия.

Эти мысли подсветили сцену радостным огнем. Я с братским умилением оглядел разговаривающих и внезапно снова стал слышать, что они говорят.

– Белопаз вон стадионы собирает в Тюмени.

– О, Белопаз, какой мужчина!

– В Тюмени есть стадионы?

– При всем уважении, Вадим Маркович, вы не Белопаз.

– В Эмпатико, дорогая Алиса, я буду Белопазом. В конце концов, деньги вам плачу я, а не Белопаз.

– К черту Белопаза, не кипятитесь.

– Деньги не рождаются в тумбочке.

Господи, они все еще говорили про деньги. Конечно, даже для хороших дел нужны средства. Сами хорошие дела могут эти средства приносить: платим же мы за консультацию врача или за вход на выставку. Но почему-то мне никак не удавалось сосредоточиться на деньгах, мысль соскальзывала то на беседку в умбрийских горах, то на историю Валентины, то на сценарий новой игры. Я рад сколько угодно думать об этом и никак не могу заинтересоваться тем, сколько на этом получится заработать.

Из обаятельно веснушчатого Антона Турчина мягко сыпались словечки вроде «воронки продаж», «эсэмэм», он собирал из них натюрморты и пейзажи, которыми присутствующие любовались. Стоит ему произнести: «холодные звонки» – и небольшие глаза Крэма теплеют любовью. Присутствующие смотрели на Антона, как на общего трехлетнего сына, который играет каприс Паганини в окружении ангелов и плюшевых медвежат. Царю небесный, где таких выращивают, чем поливают?

В конце совещания нам троим – Антону, Алисе и мне – поручили описать Эмпатико для будущих клиентов.

– Михаил, что вас так опечалило? – не без ехидства спросила Алиса.

Надо научиться наконец управлять собственной мимикой.

– У Михаила сложные отношения с деньгами, – заметил Вадим Маркович. – Как только запахло деньгами, Михаил встревожился.

– Тогда грустите как можно чаще и дольше, Михаил! – пошутил Антон Турчин.

Проходя по коридору, я увидел, как в комнате, затянутой нитями солнца, Энвер Максимович с видом исследователя поливает бегонии. Казалось, это окончание многолетнего эксперимента и прямо сейчас Энвер Максимович совершает открытие, которое изменит лицо нашей планеты к лучшему. Возможно, у планеты отныне будет такое же доброе интеллигентное лицо, как у Энвера Максимовича.

6

Стоило пройти по бульварам, подышать московским холодком, услышать голоса прохожих и тяжкий стук трамвайных колес, как я понял, что тревожусь напрасно. У меня превосходная работа, умные коллеги, начальник и вовсе волшебник. Через неделю в моем загранпаспорте появится итальянская виза, и скоро, совсем скоро я увижу умбрийские горы, лоскутное одеяло полей и магическую архитектуру поместья Эмпатико.

На радостях я позвонил Варваре. После короткой паузы Варвара сказала так едко, что мой телефон едва не расплавился:

– Прелестно, что тут сказать. Он будет разъезжать по перуджам, жить на роскошных виллах, пить вино…

– Варя, я не пью вина.

– А там начнешь! И фланировать напропалую. Знакомиться с итальянскими кралями. А я буду драить собачье дерьмо, рыдать в холодной избе и лечить больных несчастных котов!

Варвара быстро перешла на крик, а при слове «рыдать» зарыдала. Хорошо хоть не заболела при слове «больных». Я лепетал про командировку, про геологов и подводников, но от подводников гневные рыдания только разгорались. Возможно, на полугодовые поиски бокситов в тайге или в морскую пучину Варвара отпустила бы меня с тихой джокондовской улыбкой, но отъезд без нее на две недели в Италию был непростителен и непереносим.

Черные круги, зеленые лучи, багровые кольца поплыли перед глазами, я забыл, где нахожусь, куда иду. Набрать холодного воздуха в легкие, по самый низ, по пальцы ног,