Пробило половину шестого, и Дженкинс почти неуловимо переменился. Казалось, его тело наполнилось новой, тайной жизнью. Вся сонность куда-то делась. Ловко и проворно он накрыл машинку чехлом, убрал со стола, собрал несколько пачек документов, перебросил через руку плащ. И вышел из комнаты, скрывшись из виду.

Воробей расправил затекшее крыло, потряс головой, чтобы унять отупляющую боль позади глазных яблок, и вспорхнул с подоконника. Я пролетел по переулку и очутился над шумным, запруженным Уайтхоллом, по которому медленно пробирались автобусы, а из бронированных фургонов один за другим выскакивали наряды ночной полиции, равномерно распределявшиеся в толпе. Из-за войны последнее время на улицах сделалось неспокойно, и власти не желали рисковать беспорядками в самом центре столицы. Из ниш стоящих вдоль улицы зданий следили за порядком бесы и фолиоты.

В небольшом палисадничке, отделяющем здание департамента внутренних дел от проезжей части, рос грецкий орех. Я присел на его ветку и стал ждать. Подо мной, у ворот, дежурил полисмен. Наконец дверь отворилась и появился Дженкинс. На нём был длинный кожаный плащ, в руке он нес шляпу. У ворот он кивнул охраннику, предъявил пропуск и вышел. Свернул на север, на Уайтхолл, залихватски нахлобучил шляпу набекрень и неожиданно бодрым шагом влился в толпу.

Выслеживать человека в густой толпе не так-то просто, но для такого опытного сыщика, как я, это не составляет особого труда. Тут главное — не отвлекаться. Я не сводил глаз с верхушки Дженкинсовой шляпы и летел высоко вверху, держась немного поодаль, на случай, если ему придёт в голову обернуться. Нет, конечно, не было почти никаких шансов, что он догадается о слежке, но вы ж меня знаете: я всегда все делаю на совесть. Вам придётся очень сильно попотеть, чтобы сравниться со мной в искусстве преследования[31].

За крышами домов осеннее солнце опускалось за деревья Гайд-парка, в небе висела красивая алая дымка. Воробушек смотрел на неё с одобрением. Она напоминала мне вечера вблизи пирамид, когда джинны ласточками носились вокруг царских гробниц, а…

Снизу донесся автобусный гудок, и воробей стремительно вернулся в настоящее. А ну, осторожнее! Ты уже почти грезишь наяву. Не забывай: Дженкинс…

Хм.

Я отчаянно озирался во все стороны. Где же эта приметная шляпа? Её нигде не было видно. Может, он её снял? Нет: ни одной лисьей шевелюры тоже не видать. Мужчины, женщины, дети — да. Человеческие отбросы на любой вкус. Но Дженкинса не видать!

Воробей раздраженно щёлкнул клювом. Это все Мэндрейк виноват! Если бы он дал мне отдохнуть хотя бы несколько месяцев, голова у меня работала бы куда лучше. Я бы не отвлекался всё время. Это как в те времена, когда…

Сосредоточься!!! Возможно, Дженкинс сел в автобус. Я стремительно облетел несколько ближайших автобусов, но секретаря в них не было. А это означало, что он либо дематериализовался, либо вошёл в здание… И только тут я заметил паб «Сырная голова», втиснутый между двумя правительственными зданиями, примерно в том самом месте, где и исчез Дженкинс. Поскольку людям редко удаётся дематериализоваться по собственной воле[32], я рассудил, что, вероятнее всего, он всё же зашёл в паб.

Нельзя терять времени! Воробей камнем упал на тротуар и, незамеченный спешащей толпой, прошмыгнул в открытую дверь. Перепрыгивая через порог, я стиснул зубы и сменил облик: воробей превратился в муху, жирную зелёную муху с волосатым брюшком. Вспышка боли от смены облика сделала мой полёт хаотичным: я потерял ориентацию, секунду попетлял в дымном воздухе и плюхнулся в винный бокал, который некая леди как раз подносила к губам.

Ощутив движение, она опустила глаза и увидела, как я плаваю на спине в дюйме от её носа. Я пошевелил волосатой лапкой. Леди испустила вопль, достойный бабуина, и отшвырнула бокал. Вино выплеснулось на физиономию мужчине, стоящему у стойки, тот невольно шарахнулся назад и опрокинул ещё двух леди, сидевших на табуретках. Крики, вопли, маханье руками… Просто светопреставление какое-то. Вымокшая в вине жирная зелёная муха приземлилась на стойку, тяжело ударилась, поскользнулась, выровнялась и спряталась за миской с орешками.

Ну что ж, возможно, я проник в паб не столь незаметно, как хотелось бы, но зато, по крайней мере, теперь у меня была возможность оглядеться под шумок. Я протёр свои фасетчатые глаза, спрыгнул со стойки, взмыл вдоль ближайшего столба, подпирающего потолок, плавно проскользнул между пакетиками с чипсами и сухариками и с выгодной позиции под потолком огляделся вокруг.

Вон он, Дженкинс: стоит посреди зала и с энтузиазмом обсуждает что-то с двумя своими приятелями.

Муха подлетела поближе, прячась среди теней, проверила все планы. Ни у одного из людей магической защиты не было, хотя от их одежды несло благовониями и кожа была бледной, как у любого профессионального волшебника. Смотрелась вся троица весьма мешковато: тем двоим их костюмы, как и Дженкинсу, были великоваты и чересчур хороши для них; ботинки слишком остроносые, ватные подплечники слишком толстые. Всем троим было где-то от двадцати до тридцати, насколько я мог судить. Ученики, секретари — ни один не излучал ауры подлинного могущества. Но беседовали они очень оживленно, их глаза сверкали в темноте «Сырной головы» фанатическим огнём.

Муха села на потолок и свесила голову, прислушиваясь к их словам. Но не тут-то было: в баре стоял такой шум, что ни слова было не разобрать. Я снялся со своего места и как можно незаметнее подлетел поближе, злясь, что рядом нет ни единой стенки. Говорил Дженкинс; я принялся кружить вплотную к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать запах лака для волос на его прическе и разглядеть поры на его красном носике.

— … Главное, готовы ли вы к делу? Вы уже сделали свой выбор?

— Берк — да. А я нет, — отозвался самый хлипкий из троих, со слезящимися глазами и впалой грудью.

По сравнению с ним Дженкинс был прямо Атлант[33]. Третий, Берк, был немногим лучше: кривоногий сморчок с плечами, засыпанными перхотью.