Маурисио. Расплачиваться будут невинные. В Рокейру ворвется отряд, чтобы покарать капитана Кустодио — коитеро кангасейро, но озверевшие солдаты никого не пощадят — ни женщин, ни детей, им прикажут сровнять все с землей…

С этими мыслями он подошел к дому; там уже горела лампочка, синья Жозефина сидела у порога. Он попросил ее благословения, но она сделала вид, что не слышит. Тогда он быстро вошел в комнату. На кухне, в очаге, тлел огонь. Ему опять стало страшно. Близость матери наводила ужас. Стоя, второпях он проглотил свой ужин, словно сейчас должно было произойти что-то ужасное. Поев, он вышел к матери, но синьи Жозефины уже не было у дома. Из ее комнаты слышалось поскрипывание гамака. Ночь была лунная, все вокруг было прекрасно — небо ясное, легкий ветерок шевелил листву на деревьях. Бентиньо долго оставался здесь, любуясь окружавшей его красотой, — он старался преодолеть мучивший его страх. Всей душой стремился он зажить иной жизнью, вырваться из заколдованного круга. Покачиваясь взад и вперед, беспрерывно скрипел гамак. И вдруг Бентиньо похолодел от ужаса: наступила мертвая тишина. Он напряг слух и ждал. Так прошло больше минуты, он был едва жив, потерял всякую способность двигаться. Попытался встать, пройти несколько шагов и не смог, казалось, что ноги приросли к земле. И, когда синья Жозефина поднялась и он услышал шум, у него было такое чувство, будто он падает с большой высоты; тогда он закрыл глаза. В дверях появилась мать: ворот ее сорочки был расстегнут, на груди белели четки, она в исступлении кричала:

— Зачем ты явился сюда, дьявол, змеиное отродье, низкая тварь? Я не хочу тебя больше видеть, не хочу, чтобы ты оставался в этом доме!

У Бентиньо не хватило духу поднять на нее глаза. Точно окаменев, молча стоял он, пораженный в самое сердце. А старуха кричала все яростнее:

— Убирайся вон из этого дома, дьявол, я знаю все! Ты здесь для того, чтобы шпионить за мной. Ты и тот старик! Ты здесь, чтобы предать меня ему, чтобы схватить меня, как собаку! Убирайся из этого дома, проклятый!..

Бентиньо не шевелился; все тело его было сковано, он не мог собраться с мыслями. И все же, сделав над собой нечеловеческое усилие, он, разбитый, дрожа всем телом, пошел к матери. Но старуха убежала и заперлась в доме. И там кричала, кричала, не переставая.

При лунном свете дом казался белым. Из окна падал свет лампы… Бентиньо понял, что это — конец. Рвалась последняя связь между ним и матерью. Что делать? Он был один, совсем один, как никогда. Нужно было все решать самому. Он спустился по дороге к гроту и увидел: далеко, в доме негритянок мерцал свет — там люди… У тропинки, ведущей через чащу, которой он всегда так боялся, он остановился… Нет, он не имеет права оставлять мать одну в таком состоянии. Апарисио поручил старуху ему, доверил… И нужно же было случиться такому несчастью. На голову старухи свалилось столько бед, что она не вынесла и потеряла власть над собой… Сошла с ума… Завтра же он постучится у двери мастера Жеронимо и все расскажет. Нет, об Апарисио он не скажет. Когда он вернулся, дверь в доме была открыта. Но страшно было приблизиться… Собравшись с силами, он подошел к порогу. Гамак скрипел, покачиваясь. Бентиньо лег на землю, бесконечно тянувшиеся минуты были пыткой. Старуха опять начала кричать:

— Убивают!.. Дьявол… Острым… Железом!.. Сам дьявол дал тебе его!.. Топчешь породившую тебя мать!..

Потом резко захохотала… И опять наступила тишина, только слышен был скрип гамака. Бентиньо пытался сосредоточиться, обдумать, что должен сделать завтра: «Как только забрезжит рассвет, пойду к капитану и все расскажу. Надо как-то удержать мать дома. А если она все же уйдет бродить по сертану, как несчастная Шика Гранда из Ассу? Женщина металась, не могла найти себе места, сквернословила на потеху безжалостным мальчишкам, безумствовала в лунные ночи, была страшной во время кризисов. Неужели и мать Апарисио будет скитаться, бродить по миру?

Рассвело, горлинка вылетела из гнезда и уже кружила вокруг в поисках корма для своих птенцов, а те, радуясь заботам хлопотливой матери, весело щебетали. А в доме, покачиваясь, скрипел гамак. Вокруг все купалось в ласковых лучах восходящего солнца, зелень сертана казалась особенно праздничной. Но Бентиньо был далек от этого счастливого мира. Что могли для него значить цветущие деревья сертана, вода, бегущая по канавам, поля в этом плодородном краю, если тут, рядом с ним, мать потеряла от горя разум, сходит с ума, не вынесла страданий за близких! Он подумал о том, что придется предпринять, и с ужасом представил себе, как он будет связывать свою мать, а она будет биться и кричать. Он поднялся, чтобы прогнать мучительные мысли. И опять услышал хриплый голос:

— Убирайся из моего дома, убийца, вор, убирайся в каатингу убивать невинные души божьи! Ты не поймаешь меня, нет! Ты не загубишь несчастную мать, которая родила тебя! Нет, ты не сын Бентона, ты сын Апарисио! Ах, бог мой, они хотят убить меня!

Рыдания заглушили слова, из глаз старухи обильно лились слезы, и эти слезы могли тронуть даже камень. Словно прорвав плотину, они хлынули с неудержимой силой. Так длилось около получаса. А потом настала тишина, и казалось, что всему пришел конец. Бентиньо стоя ждал повторения приступа, но все было тихо, даже не слышно было поскрипывания гамака. Тогда он решил выйти, чтобы хоть немного разрядить гнетущее нервное напряжение, но не успел переступить порог дома, как услышал голос матери:

— Бентиньо, не оставляй меня одну с ним, не оставляй меня одну с ним! Он здесь, в комнате… Беги скорее, Бентиньо… Беги скорее, Бентиньо!..

Бентиньо бросился к матери, она уже не казалась фурией с безумными глазами.

— Сын мой, он здесь, прячется!.. Он хочет погубить меня! Он хочет, чтобы опять родился от него сын дьявола!

Она рыдала в отчаянии, казалось, что каждая частица ее тела содрогается от охватившего ее ужаса. Сын обнял мать, он старался успокоить, защитить ее, но она с силой оттолкнула его и закричала:

— Уходи, уходи с ним, ты тоже собираешься убить меня! Уходи, уходи, дьявол, уходи из этой комнаты, Апарисио. — И хотела вцепиться ногтями в сына, но он в страхе выбежал из дому.

Несколько мгновений он издали смотрел на покинутый дом, потом все же вернулся. Разве он мог оставить мать в таком состоянии?

Вблизи на деревьях пели птицы в этот праздник солнца на земле, приносящей