Тетка велела запрягать, и мы поехали к Зимнему. Помню, всюду были толпы возбужденного народа. Проезжая, видели, как толпа окружила молодого человека, по виду студента, длинноволосого, в очках, с пледом в руке – так обычно ходят студенты… Они били его. К нему на помощь неторопливо шагали двое полицейских – не спешили спасать.

Люди распевали гимны, крестились… Неумолчно звонили колокола.

На дворцовой площади у Зимнего – море людей и множество экипажей.

Все взгляды – на балкон над входом в Салтыковский подъезд.

Закричали дружно: «Ура!»

На балкон вышел Государь – высокий красавец в конногвардейском мундире. За ним – императрица, худенькая, высокая, в шубке, наследник и его братья – все в военных мундирах. Мальчики были как на подбор – стройные, высокие. Только наследник – бесформенный, толстый.

Толпа снова восторженно закричала: «Ура!» Все пали на колени и запели «Боже, царя храни!».

– Но уж очень много пьяных, – брезгливо сказала тетка и велела трогать домой.

Дорогой она волновалась о Нечаеве:

– Ведь он длинноволосый и ходит с пледом, как бы не прибили…

Вечером Нечаев не пришел. Решено было утром послать за ним Фирса.

Всеведающий Фирс сказал (ему сообщил околоточный), что завтра преступника привезут на допрос к нашим соседям (в Третье отделение).

С раннего утра я занял место у окна. Вся набережная была оцеплена конными жандармами.

Подъехала карета, окруженная все теми же жандармами. Его вывели… Я видел только голову без шапки и русые волосы…

И вдруг он задрал голову, посмотрел на небо и перекрестился.

Перекрестился испуганно и я… Это был белобрысый!

Всю ночь я не спал. Ждал – арестуют. Придумывал речи для суда. О, как я мечтал вернуться в ту прежнюю беззаботную жизнь!

Утром тетка побаловала новостями:

– Назначен диктатор… словцо-то какое!

Диктатором стал генерал Муравьев (Михаил Николаевич Муравьёв, или Муравьёв-Ви´ленский), усмиривший Польское восстание.

Тетка ликовала:

– Я его, голубчика, хорошо знаю! Живодер первостатейный, ад по нему, конечно, плачет, в Польше даже дам вешал… Но сейчас такой и нужен! Этот порядок наведет. Твой любимый «Современник» закрыли… Ай да Муравьев! Наш живодер всю вашу дурь повыбьет…

Я промолчал. Мне было не до споров. Я смертельно боялся! Неужто взяли Нечаева?!

Утром вся набережная возле нашего дома была заставлена каретами. На допросы к соседям (в Третье отделение) привозили буквально всю столицу… Говорят, допрашивали по целым дням…

Вечером тетка позвала меня в кабинет покойного мужа.

В этот кабинет она заходила, только когда беседовала с управляющими, приезжавшими из имений.

Чувствуя недоброе, я пошел в кабинет. В первый раз я робел перед старухой…

– А ты, друг мой, умен, да я умнее, – усмехнулась тетка.

На столе лежал… мой дневник! Отец приучил меня вести дневник, и я… все записывал.

– Я сразу дурное почувствовала… уж очень ты стал печален, друг мой. Ты уж прости, что прочла… Да как узнать иначе? Спасибо бумаге.

Она молча бросила дневник в камин. Я молчал.

– Про нигилиста твоего я в первый же день узнала. Фирса послала разведать. Про мать свою он, конечно, наврал. Никакая мать по тому адресу не живет… Исчез он, растворился… Фирс про него донести хотел, да я запретила. Негодяй Нечаев, да свой негодяй, сроднилась с ним…

Я молчал.

– Что делать с тобой? От греха немедля отправишься со мной за границу. Пока в Петербурге поуспокоятся… Успокоятся они скоро. У нас рвения на три дня хватает обычно. На четвертый делом заниматься устанут… и все будет по-старому.

В первый раз в жизни я любил свою тетку.

Вечером в театре давали «Жизнь за царя». Опера шла под непрерывные аплодисменты. Спасший меня сидел рядом с моей ложей.

После спектакля перед сном читал Маше вслух депеши и телеграммы со всей России.

Города, народности, сословия выражают похвальные патриотические чувства. Зимний дворец завален телеграммами… Тысячный митинг был на Красной площади у храма Василия Блаженного, молились и пели тропарь «Спаси, Господи, Люди Твоя и благослови достояние Твое…»

Неужели нужен был выстрел этого безумного, чтобы тебя полюбили вновь?!

Вечером долго стоял в Гербовом зале у окна. Как когда-то в детстве… Зажгли свечи. Газовые фонари горят только в коридоре.

Заканчивается длинный весенний день. Скоро начнутся белые ночи. Как я люблю эти ночи без тьмы и город, спящий в небесном призрачном свете…

Должен на что-то решиться… Вспоминал слова Победоносцева – и предсмертные слова отца: «Держи все!» И его кулак.

Утром из Павловска примчался Костя. Он умолял меня не спешить.

– Насилием мы ничего не добьемся. Ты должен помнить наш любимый лозунг: «Ни слабости, ни реакции».

Я попытался перевести разговор. Я уже все решил – и не хотел обсуждений с Костей.

– Твоя Санни, должно быть, ликует… Выходит, Никола не зря видел несчастного дедушку.

Костя покраснел, долго молчал. Потом сказал:

– Никола никого не видел. Оказалось, мой мерзавец узнал, что ты получил какую-то бумагу о его похождениях в Париже и готовишься мне показать….

(Это, конечно же, сообщила ему моя Маша! Она обожает мерзавца!)

– И хитрец придумал, как направить наши мысли в иное русло. Имея безумную мать, помешанную вместе с твоей жинкой на спиритизме, он и придумал… про призрак.

– Я предупредил тебя: с ним будет много хлопот.

Костя вздохнул и… вернулся к теме:

– Тебя не смущает это всеобщее ликование?

– Разве это плохо? Ликуют о спасении Государя, и повсюду!

– Но особенно в кабаках. В столице – непрерывные молебны вперемежку с вином… Уже появились какие-то пьяные люди, которые срывают шапки на улицах у тех, кто недостаточно ликует. Всех длинноволосых в очках волокут в участок. Газеты называют «Спасителем» этого прохвоста… эту полицейскую выдумку, – так Костя назвал Комиссарова.

– Но почему ты думаешь, что это выдумка?

– Ты ведь и сам так думаешь. Я могу тебе рассказать, как было… Этот пошлый, плюгавый человечек стоял в толпе и глазел, как ты будешь выходить из сада. Раздался выстрел. Слава Богу, безумец промахнулся, потому что стрелял в первый раз… После выстрела вместе со всеми, кто был в толпе, Комиссаров был схвачен и отправлен в генерал-губернаторский дом. Но узнав, что он из Костромы, жандармам… точнее, господину Кириллову, которого ты так ценишь… пришло в голову придумать патриотическую историю – еще один костромич спас своего монарха!