Зал наполнился гулом голосов, топотом ног, знакомым скрипом новеньких портупей. Отсутствия комбата никто не заметил, кроме разве что бросившего быстрый взгляд Харченко, да и тот был слишком занят, просматривая составленные ночью списки личного состава, чтобы обращать на это внимание…

* * *

Больше ничего особенно важного за этот день не произошло. Комбату дали выспаться аж до обеда, чему он был несказанно рад. Личному составу ввиду особой важности момента – официальному снятию судимости и единогласно принятому решению помочь потомкам разгромить врага – было объявлено личное время до самого отбоя. Которое офицеры использовали кто как. Кто-то изучал и подгонял найденное в индивидуальном шкафчике обмундирование и амуницию, кто-то спал, кто-то отправился в спортзал, бассейн или клуб, где, как выяснилось, имелось множество игр, от банальных карт или шашек до шахмат и чего-то совершенно экзотического, не то японского, не то африканского. Кинозал тоже не пустовал, судя по доносящемуся оттуда смеху, бойцы снова смотрели что-то комедийное.

По случаю столь торжественного события Харченко, не советуясь ни с комбатом, ни с начальником штаба и политруком, распорядился выдать к обеду по сто граммов водки или любого иного алкоголя по выбору и снял пост возле бара. Никакого риска в этом, в принципе, не было, поскольку при заказе алкоголя приходилось пользоваться браслетом, и бар «запоминал», кто и сколько себе брал. Связываться с особистом никто из вчерашних штрафников не захотел, и эксцессов не возникло.

После обеда все четверо – выспавшийся Крупенников, как всегда собранный Харченко, серьезный Лаптев и погруженный в себя Финкельштейн – уединились в одной из дальних, никем не занятых ячеек казармы.

– Ну, что ж, товарищи офицеры… – особист загадочно улыбнулся, полез рукой под койку и неожиданно выставил на столик бутылку коньяка. – Считаю, имеем право и мы немного того, принять. Провести, так сказать, внеочередное и неформальное заседание штаба батальона. Кстати, не мешало б нам его как-нибудь и обозвать, не «бывшим же штрафным» называться.

– Назовем, Сергей, обязательно назовем, – Крупенников едва ли не впервые со дня их знакомства назвал товарища по имени. – Хоть Первый офицерский штурмовой, хоть еще как.

– А что, звучит, – согласился Харченко, распечатывая бутылку. – Ну, товарищи офицеры, давайте-ка по первой, – он разлил янтарную жидкость по небольшим пластиковым стаканчикам, которые вместе с уже нарезанным лимоном на тарелке и плиткой шоколада достал откуда-то из-за спины: видать, заранее подготовился. – Между прочим, коньячок так на минутку полувековой выдержки, небось, и не пили такого раньше?

– Можно подумать, вы пили, товарищ майор, – хмыкнул начштаба, нюхая коньяк. – Да, вроде ничего… А где ж вы такое буржуйское богатство достали-то?

– Места нужно знать, – с хитрой ухмылкой на лице уклонился тот от ответа. – Уж понятно, что не в общем баре. И почему сразу «буржуйское»? Коньяк – напиток благородный, героический, можно сказать, а значит для советского офицера – в самый раз. Ну, за победу, товарищи! И за вклад в нее нашего геройского батальона!

Выпили. Крупенников хотел было спросить, какую именно победу имел в виду особист, но передумал – какая, в принципе, разница? Победа – она всегда победа, вне зависимости от времени и поверженного противника…

После третьей, за павших товарищей, закурили, причем Харченко и тут удивил, угостив офицеров какими-то местными сигаретами, длинными и тонкими. Разминая в пальцах непривычное курево, Виталий понял, что особист уже успел наладить контакт с местными, причем явно не с каким-то рядовым лаборантом. Когда он успел это сделать, так и осталось тайной.

– А заметили, мужики, – Харченко критически оглядел наполовину скуренную сигарету и безжалостно затушил ее в приспособленном под пепельницу стаканчике. Вытащив из кармана галифе помятую пачку «Беломора», он достал привычную папиросу, продул гильзу и, смяв мундштук, сунул в рот. – Так вот, заметили, что об истории с послевоенных времен и до этих дней нам практически ничего не рассказали? Ни под гипнозом этим, ни после? Кроме разве что скудных сведений об образовании этой самой республики?

– Заметили, товарищ майор, – осторожно кивнул замполит, несмотря на отданный приказ «без чинов» продолжавший именовать особиста по званию. Непривычного к алкоголю Яшу уже слегка развезло, его обрамленные густыми, какими-то девичьими ресницами глаза маслено блестели. – А почему, как думаете?

– Думаю, есть им что скрывать, раз не рассказали, вот что думаю! – буркнул тот. – И считаю, что решить этот вопрос по-любому придется еще до того, как мы начнем занятия с личным составом. Без знания истории, понимаете ли, ни о какой политической подготовке и прочем морально-боевом духе и речи быть не может. Согласен, замполит?

– Я? А, ну, да, так точно, согласен! – делая попытку подняться, испуганно отбарабанил Финкельштейн, вызвав улыбки на лицах офицеров.

– Сиди уж. Я вот чего думаю, нужно напрямую с этим ихним Автарком поговорить. Если его запрет – спросить, почему, если гипнотизеры местные недоглядели – со всей строгостью потребовать…

– Да ладно тебе, Сергей, – примирительно махнул рукой Крупенников. – Тебя послушать, так прямо заговор какой-то обнаружился. Маурья ж прямо сказал: нам будет доступна любая информация, без каких-либо ограничений.

– Ну, это он, может, тебе, комбат, такое говорил, а мне он, извини, не докладывался, – в голосе начальника особого отдела на миг промелькнули памятные по сорок четвертому нотки, но лишь промелькнули, не больше. Не та была нынче ситуация, чтобы хоть в чем-то не доверять друг другу. Да и какие могли быть сейчас тайны у людей, навсегда вырванных из своего времени и своей реальности?

– А коньяка больше нет? – неожиданно осведомился замполит, сделав неуклюжую попытку сменить тему. Неуклюжую, поскольку огорчиться опустевшей бутылке мог кто угодно, но уж никак не практически непьющий Яша.

Харченко цепко взглянул на него – не издевается ли? – и ответил:

– Надо будет, найдем. Так что там, майор, насчет истории, царицы наук?

– А вот прямо сейчас и узнаем! – залихватски отпарировал тот. То ли алкоголь так на него подействовал – со дня вступления в должность командира батальона Виталий, как ни странно, так ни разу и не напился с офицерами, а уж о последних семи, нет, уже восьми днях и говорить нечего, – то ли напористость особиста, но он неожиданно подошел к настенному коммуникатору и набрал знакомый код. Личный код Автарка, разумеется.

Останавливать его не стали, разве что Яша еще сильнее захлопал ресницами да Харченко недовольно нахмурился.

На вызов ответили почти сразу. На развернувшемся голоэкране появилось холеное лицо главы Эйкуменской республики – вовремя вспомнивший про особенности местных средств связи особист торопливо убрал со стола бутылку:

– Слушаю вас, согражданин Крупенников?

Былой запал, как оно обычно и бывает в подобных ситуациях, мигом угас, и Виталий, смутившись, спросил: