— Заткнешь ли ты… чертовка… свой клюв? — раздраженно произнес прежний голос.

— Раз уж Она на это пошла, ты, вероятно, очень опасна для Нее. Кто ты? — обратился ко мне мой собеседник, не обращая внимания на перепалку других заключенных.

— Ответьте вы первым. Кто такая Ведьма?

В коридоре послышались шепотки, неясные, неуверенные, повторявшие одно лишь слово. Постепенно оно обрело форму.

Афина.

У меня волосы едва не встали дыбом, когда я расслышала в общем хоре птичий, исполненный ужаса сип:

— Афина!

От недоверия к ним я расхохоталась, и отрывистое эхо разнеслось по всему коридору, постепенно угаснув и сменившись монотонным и навязчивым стуком капающей воды о камень. Сначала вампиры, чародеи и оборотни. А теперь еще вот это…

То же самое, должно быть, ощущала Алиса, когда упала в кроличью нору.

Никто в окрестных камерах не шевелился, все примолкли. Я решила, что мой вызванный неведением смех только пуще опечалил обитателей подземной темницы. Он, вероятно, живо напомнил им о первой проведенной здесь ночи, исполненной ужаса и неверия в происходящее.

— Вы уже давно здесь? — обратилась я к прежнему собеседнику.

— Мысли о времени лишь ускоряют наступление безумия, — кротко произнес тот, — Лучше не спрашивай. Никому из нас не хочется об этом думать… Что ж, пусть…

— А Афина… это, что ли, та греческая богиня, которая ошивается на Олимпе?

— Она самая. И к несчастью для нас, она очень даже настоящая.

Под тяжестью этого известия я понурилась, недоверчиво моргая и бессвязно лепеча какую-то ерунду. Что за фигня здесь происходит? И почему, черт возьми, я никак не очнусь от этого чудовищного бреда? Боги не выдуманы… Мне нечего было возразить на заявление, которое совершенно сбило меня с толку. Оставалось только усесться у решетки, крепко стискивая железные прутья. Самое фантастичное, что меня угораздило чем-то прогневать одного из ныне здравствующих богов! По всей вероятности…

Я подтянула коленки к груди, обхватила их руками и, поникнув головой, тихо вздохнула:

— Что-то не верится…

Человек в камере наискосок добродушно усмехнулся; вероятно, от сидения в подземелье у него обострился слух. Я вскинула голову и поинтересовалась:

— Что же, они и вправду существуют, эти боги?

— Некоторые — да. Мы все знаем про мифы, изучали их в школе. Какие-то из них — чистейший вымысел, но есть и те, что имели или имеют под собой реальную основу. А среди богов найдутся такие, кто ни разу не упомянут в анналах истории человечества. Они и поныне скитаются по земле. Пантеоны теперь не те, что бывали прежде. Эра богов давно миновала, и в наши дни они борются за выживание совсем как простые смертные. Они искоренили целые расы, ниспровергли и бросили в заточение прежних идолов… Сейчас осталось всего два пантеона. Их составляют те, кто вышел победителем в войнах и долгом соперничестве. Афина с превеликим удовольствием стерла бы с лица земли всех своих неприятелей. В ожидании, пока мечта сбудется, Она тешит себя плетением интриг и мстительных замыслов.

— Чем же вы провинились, если она так взбеленилась на вас?

— Я рожден, чтобы властвовать, — рассмеялся человек.

В глубине коридора кто-то шепотом откликнулся:

— И я рожден.

— И я тоже!

— И я!

— И я!

Мое сердце гулко забилось. Единственное преступление узников тюрьмы состояло в том, что они родились на свет. Может быть, и со мной та же история?

Похожее на птицу существо заголосило:

— Рождена или сотворена! Рождена или сотворена! Мы все здесь рождены или сотворены.

— А вы? — прижимаясь лицом к решетке, громко окликнула я, стараясь докричаться до конца коридора.

— Сотворена! Сотворена! Она сотворила меня, Она! — визгливо завопила псевдоптица.

По моим рукам побежали мурашки. Из темноты до меня донесся незнакомый женский голос:

— Сотворена…

По откликам я насчитала семерых заключенных. Я была восьмой. «Рожден, чтобы властвовать» — такое я еще могла уразуметь, но «сотворена»?

— Что все-таки это означает — «сотворен»?

— Переделан из человека… в кого-нибудь другого, — пояснил человек наискосок от меня. — В τέρας, например. Это своего рода кара. За то, что выступил против Нее. Л иногда и просто по своей прихоти. Афина сурова, пристрастна и не терпит, чтобы ее затмевали. Для того чтобы ее прогневать, порой достаточно лишь быть красавицей.

Другие узники при его словах оживились, и в общем шуме я расслышала знакомый птичий голос:

— Но не всех нас бросили сюда по этой причине! Один из нас попал в темницу не потому, что был рожден или сотворен.

— Пошла к черту! — произнес прежний раздраженный голос.

Явно мужской. Акцент был тот же, что и у тех двоих, которые напали на меня. Теперь я знала, что это греческий акцент. Птица сердито заскрежетала в ответ, и мне пришлось зажать уши из-за резонирующего от стен тюрьмы эха.

Потом все снова замолчали. Я прислонила голову к решетке и, закрыв глаза, попыталась успокоиться. Разум тем не менее безостановочно ворошил события двух последних дней, предшествовавших похищению. Темница наверняка находилась где-то поблизости от Нового-2. Само имение, по всей видимости, некогда — или совсем недавно — являлось одной из многочисленных плантаций по берегам Миссисипи. Прежде всего следовало каким-то образом выбраться из камеры и попасть на причал. Или на дорогу в город. Я не собиралась навеки оставаться здесь, в кромешной тьме, посреди вонючего болота, которое могло в любую минуту сокрушить стены темницы и утопить меня в скользкой, вязкой, удушающей тине.

От подобной мысли мое сердце опять испуганно забилось, и я сжала кулаки, отчаянно желая разнести все вокруг, разломать эту клетку или поломать себе руки-ноги — какая разница. Я выстукивала по полу пяткой со скоростью курьерского поезда — слабое воплощение энергии, требовавшей выхода. Меня больше устроило бы хрястнуть ногой или заехать кулаком в стену и изувечить себя. Безрассудное желание, спору нет, но мне подумалось, что в подобную минуту толика боли не повредит.

Дыши глубже, Ари, ты попадала в переделки и похуже… Однажды, семи лет от роду, меня на целых три дня заперли в грязной собачьей конуре и в качестве еды бросали через решетку сухой собачий корм. Ради наказания. Приемная мамаша № 2 приготовила на ужин куриную грудку, внутри совершенно сырую. Нарочно. А когда я отказалась от угощения, она прижала меня к полу и запихнула кусок недоваренной курицы мне в глотку. Меня стошнило прямо ей на руку в тот момент, когда маменька пыталась залепить мне рот клейкой лентой. Закончилось все очередными мытарствами уже в новой приемной семье. И черт с ней… Я выжила в той конуре, а в этой камере выживу и подавно.