— Вся фальшь вашего положения явилась следствием того, что с самого первого момента прибытия в Петербург вы, ваше высочество, взяли ложный курс, презрели свои прямые обязанности и устремили доверие в ту сторону, где было недалеко до государственного предательства.

— Могла ли я думать о предательстве? — грустно возразила больная. — Я всегда стремилась к добру, хотела добиться высшего блага для страны, ставшей моей родиной!

— Неправда! — громовым голосом оборвала ее Екатерина. — Неправда! Вы не могли стремиться к благу России, потому что не знали, в чем это благо! Вы не знали, что значит слово «повиновение», а в России без повиновения не может быть ничего доброго. Все держится только закономерностью и порядком, все держится только послушанием. А ваша натура чужда способности подчиняться. Вы осмеливались идти наперекор мне, вашей матери и государыне, вы, девчонка, не считались с моими мнениями и желаниями, которые одни только могли бы служить вам верной руководящей нитью. Вот где причина всех ваших неудач, ошибок и — я смело могу сказать это! — преступления! Отказываясь повиноваться своей государыне и матери, вы отказывались повиноваться также своему мужу и наследнику русской короны… О, вы далеко зашли, ваше высочество, так далеко, что я не узнаю себя, почему я до сих пор была слишком терпелива и милостива… Но всему бывает конец. Мое терпение лопнуло!.. Я не потерплю больше в такой близости от трона человека, душа которого насквозь пропитана мыслями о подлой измене, о мятеже. Довольно, ваше высочество, час расплаты настал! Ты думала, что с императрицей Екатериной можно играть? Ты думала, что можно шутя вкладывать палки в колеса государственного механизма? Нет, несчастная, эти колеса захватили тебя самое, втянули в себя и с минуты на минуту изотрут в порошок!

— Довольно! — в смертельном ужасе вскрикнула великая княгиня, забиваясь лицом в подушки, чтобы не видеть грозно сверкавших глаз императрицы. — Бога ради, довольно! Я не могу! Я умираю! Пощадите! О, ваше величество, пощадите!

Опять поднялись сильные боли, и великая княгиня забилась в конвульсиях, жалобно стеная: «Пощадите, пощадите!»

Наталья Алексеевна стонала все громче и громче. Вдруг дверь соседней комнаты распахнулась и в спальню вбежал перепуганный великий князь.

— Что случилось? — тревожно спросил он, взволнованно переводя взоры с искаженного лица супруги на застывшее в ледяной надменности лицо матери.

Екатерина презрительно пожала плечами и, отойдя от постели, села в кресло в глубине комнаты.

— Вы ужасно страдаете, — продолжал великий князь, обращаясь к жене таким сердечным, мягким голосом, какого она и не предполагала у него. — Вы так закричали о помощи, что у меня вся кровь в жилах застыла! Надеюсь, что никто не позволил себе причинить вашему высочеству какой-либо вред, потому что — клянусь спасением своей души — я поражу на месте всякого дерзнувшего оскорбить вас, кто бы это ни был!

Сказав это, он невольно обернулся к матери и окинул ее мрачным, угрожающим взором. Но императрица ответила ему таким уничтожающим взглядом, что Павел смутился, вновь обернулся к жене и взял ее пылавшие руки в свои.

Наталья Алексеевна потянула руки к лицу и неожиданно прижалась губами к руке мужа.

— Что вы делаете? — смущенно вскрикнул Павел.

Но его супруга с лихорадочной силой держала руку, продолжая покрывать ее поцелуями. Она сразу почувствовала себя спокойнее; ей казалось, что муж способен от всего защитить ее, разогнать грозные призраки, столпившиеся у ее одра.

— Вы не должны целовать мне руки, Наташа, — мягко продолжал великий князь. — И почему вы теперь вдруг стали ко мне такой ласковой и доброй? Увы! К сожалению, мы в прошлом вели себя друг с другом далеко не так…

— Правда, — слабым голосом ответила великая княгиня, — но это происходило потому, что мы не знали друг друга и ничего не делали, чтобы узнать… Может быть, тогда все, все было бы иначе…

— Но теперь мы поправим свою ошибку, Наташа! — сказал Павел.

— Поздно!

Это слово, упавшее словно крышка свинцового гроба, жутким шепотом пронеслось по комнате. Оно послышалось из того угла, где сидела императрица, но, когда муж и жена испуганно взглянули туда, лицо императрицы было по-прежнему холодно и загадочно. Да и сказала ли она это? Не послышалось ли это только?

— Поздно, — безнадежно грустно повторила великая княгиня слово, которое так совпадало с ее тайными тревогами. — Поздно, ваше высочество, все злые силы ополчились против меня. О, позвольте мне, умирающей, сказать вам, что я глубоко раскаиваюсь, почему я раньше…

— Ты не умрешь! — визгливо, испуганно вскрикнул Павел. — Я сумею защитить тебя; скажи только, что грозит тебе, откуда эти опасения…

— Ее высочеству не грозит никакой опасности, кроме той, которая проистекает от нее самой и находится внутри, а не вне ее! — холодным топом перебила императрица Павла, вставая с кресла и вновь подходя к постели больной.

Увидав императрицу, Наталья Алексеевна испуганно вскрикнула, схватила супруга за руку и приподнялась. Но этот порыв окончательно исчерпал ее силы, и бедная женщина без чувств рухнула на подушки.

В этот момент около постели появилась другая женская фигура и поспешила склониться к упавшей в обморок великой княгине. Это была Зорич, бесшумно подкравшаяся к великой княгине и теперь с жутким, злорадным любопытством рассматривавшая ее лицо.

Что-то ужасное было во всем виде этой женщины, настолько ужасное, что сама императрица не могла не вздрогнуть. Она опять отошла в дальний угол комнаты, тихо окликнула Зорич, подозвала ее к себе и завела с ней какой-то таинственный разговор, который великий князь не мог расслышать.

И к счастью! Вот каков был этот разговор:

— Долго еще это продлится? — мрачно спросила императрица.

— Не позже утра, ее высочество разрешится от бремени мертвым ребенком. Роды будут настолько трудны и мучительны, что великая княгиня не перенесет. Самое большее, если она проживет после родов двое-трое суток. Но я скорее предполагаю, что сердце ее высочества не выдержит и великая княгиня скончается еще до рождения ребенка. Теперь весь сонм ученых всего мира не в силах спасти ее высочество!

Императрица ушла, видимо, сильно взволнованная. В спальне воцарилась тишина, прерываемая только тяжелым дыханием впавшей в беспамятство великой княгини. Вскоре к этому звуку прибавился еще и другой: великий князь плакал навзрыд, тщетно стараясь справиться с собой, чтобы не нарушить покоя больной.

Мало-помалу его рыдания стали тише и прекратились совсем. Он отнял от лица заплаканные руки и с тревогой посмотрел на супругу. Теперь ее дыхание стало ровнее и спокойнее. Великий князь упал на колена и принялся молить Бога о спасении несчастной молодой женщины.

Когда она снова очнулась, ее взгляд, увидав великого князя, выразил радость, но сейчас же страдальческая гримаса исказила ее лицо.