Дравиг больше не колебался: в несколько шагов он очутился на набережной, перемахнув по пути через невысокую стену. Через полминуты Найл уже подбегал туда, ожидая увидеть, как человек барахтается в воде или в передних лапах паука. Вместо этого он застал Дравига стоящим посередине реки – в этом месте глубиной около двух метров, – смятенно озирающимся по сторонам.

Они поспешили вниз по ступеням, ведущим от набережной к уложенной плитняком дорожке вдоль реки. Отражающая лунный свет водная гладь была спокойной и безмятежной; круги если и шли, то только от Дравига.

– Он, должно быть, плывет под водой, – предположил Вайг.

Втроем они напряженно уставились на неспешно текущую воду, но через некоторое время стало ясно, что догадка неверна: продержаться под водой столько времени человеку просто не под силу.

Дравиг медленно побрел по течению, и люди тронулись следом, идя под черной тенью моста. Выйдя из затенения, Дравиг неожиданно остановился и сунулся под воду. Через секунду он появился, держа в передних лапах человеческое тело. За пару шагов он достиг берега. Судя по тому, как висел человек – неподвижно, вверх ногами, – было ясно, что он или мертв, или без сознания. Затем, когда он с глухим стуком упал на плитняк, выяснилось окончательно: мертв. Выпученные окаменевшие глаза смотрели в никуда, рот открыт, как у рыбы, правая рука все так же согнута в локте, как бы придерживая голову, которой теперь там не было.

Симеон опустился около него на колени и коснулся одного из век. Когда поднял голову, лицо было очень бледное.

– Он мертв вот уже несколько часов.

– С чего ты взял? – Голос Вайга звучал изумленно и недоверчиво, почти гневно.

Симеон схватил лежащего за левую руку и попробовал ее согнуть.

– Трупное окоченение. Происходит не раньше, чем через четыре часа после смерти.

– Но все же видели, как он ходит! Мертвые разве ходят?

– А у тебя есть какое-то иное объяснение?

Найл коснулся щеки: резина и резина, холодная. В лице было что-то отталкивающее: обвислое, с покатым двойным подбородком и толстыми чувственными губами, нос что свиной пятак. Сдерживая отвращение, Найл разорвал рубище, обнажив белую безволосую грудь. Указал на сбившийся к горлу кулон:

– Вот что его убило!

– Откуда ты знаешь? – спросил Симеон.

– Взгляни. – Найл указал на круглое красное пятнышко над сердцем; пару сантиметров в диаметре, оно напоминало ожог. Взявшись за кулон, он вытянул цепочку на всю длину; она покрыла красную метку точь-в-точь. – Вот тебе и весь сердечный приступ, – подытожил он.

Рука Симеона легла на собственную грудь.

– О боги, а я точно такую же таскаю на себе весь день…

– Убивать тебя у него не было причины, наоборот, это его бы выдало.

– «Его» – это кого? – полюбопытствовал Симеон.

– Я не знаю имени. Но похоже, какой-то маг. Разве что у мага получилось бы поднять мертвеца…

Едва успев это произнести, Найл поспешно смолк: ощущение было такое, что даже произносить подобное вслух небезопасно.

Симеон снял кулон с шеи незнакомца и протянул Найлу.

– Теперь он, по крайней мере, не оживет.

Едва коснувшись головой подушки, Найл провалился в глубокий сон без сновидений. Тем не менее пробуждение, наступившее через пару часов, напоминало выход из кошмара. Почему-то немедленно возникло стойкое подозрение, что в комнате кто-то есть. Он поднял голову и вслушался: вроде бы никого, только ветер завывает на углу здания. Найл осторожно потянулся к лампе, смирно горящей в нише над кроватью, и прибавил фитиль. В неверном желтом свете стало видно, что комната пуста. Тем не менее, когда Найл замер, уединившись внутри себя, опять возникло ощущение, что за ним наблюдают.

Найл сел на кровати и вынул лампу из ниши. Затем, бесшумно ступая босыми ногами, прошел в соседнюю комнату. А сам, крадучись на цыпочках, чувствовал, что все эти предосторожности нелепы. Наблюдатель как бы смотрел на него сверху или с какого-то расстояния, с какого его самого углядеть невозможно.

Стакан с медом так и стоял на столе. Теперь в нем лежали два медальона, один с Симеона, а другой – раздобытый у реки. Едва увидев, Найл понял, что допустил ошибку, поместив их вместе. Теперь они взаимно усиливали друг друга, создавая живое силовое поле, охватывающее все, что внутри его границ.

Он потянулся к стакану, но отдернул руку: это было все равно что тянуться к готовой броситься змее. Кулоны лежали, сплетясь цепочками, и, как показалось Найлу, коварно выжидали, когда он потянется и притронется к ним.

Мелькнула мысль захватить кулоны в Белую башню, где их можно будет обезвредить электрическим полем Стигмастера, но подумалось о промозглом ветре, и он решил повременить. И тут в голову пришла еще одна идея. Под полом передней, в подвале, находилось несколько каменных сосудов из некоего черного, похожего на гранит материала – таких тяжеленных, что никто не пытался передвигать их с места на место. Для чего они использовались, было, по-видимому, общей загадкой. Но как-то раз ребятишки случайно обнаружили, что они обладают особым свойством: к ним настолько плотно пристают булавки, гвозди, всякие железные штуковины, что потом с трудом можно оторвать. Симеон рассказывал, что сосуды высечены из минерала под названием магнетит.

С усилием, стоящим ему всей внутренней собранности, Найл потянулся и взял стакан. В голову навязчиво лезло, что оба этих кулона живые, сейчас поползут и переберутся через край. Через несколько секунд руку начало покалывать, словно булавкой или иглой. Держа в одной руке стакан, а в другой лампу, Найл вышел в коридор и двинулся вниз по лестнице. В передней было все еще тепло, а за решеткой камина тлели алые угли. А когда приблизился к двери в подвал, рука от «булавок» и «игл» попросту занемела, и стакан пришлось обхватить плотнее, иначе бы выронил.

В эту минуту Найл осознал, что силовое поле стакана усиливается откуда-то извне силой еще более мошной, которая смыкается с ними, находясь где-то в стороне, – быть может, в городе. Одновременно с тем Найла словно обволакивал призрачно-серый свет, придающий окружающему иллюзорный вид. Огонь лампы был больше не нужен; свет, казалось, озарял спуск подобно белесым сумеркам нарождающегося рассвета. Звук собственных шагов был на удивление глухим. Толкнув дверь в подвал, Найл обнаружил, что сам весь в поту и зубы стучат. Охватило нестерпимое желание выронить стакан и убежать. Ощущение чужого присутствия, пристального взгляда в спину казалось таким явным, что замирало сердце и боязно было оглянуться. Он сознавал, что наблюдатель пускает сейчас всю силу, чтобы заставить его потерять самообладание. Случись все это год назад, Найл бы не выдержал. Но контакт с пауками, так или иначе, научил его использовать собственную волю, а также ресурсы потаенной внутренней силы. Найл напрягся, не давая себя одолеть, и панический страх несколько ослаб, словно наблюдатель понял, что самообладание Найла нельзя разрушить изнутри.