Вот, наверное, о чем гудят провода на линии высоковольтных башен. Практически эльфийская баллада.

Нам нужно было ее пропеть, едва мы вернулись из Италии. Собирались недолго, половину вещей забыли. Я выходил последним, обернуться побоялся. Машину Кыссы с детьми догнал у Пирамиды у сорокового километра. Савва обкакался. Дуся залезла в крапиву. Нюша засунула указательный палец в банку с мокрыми салфетками, вытащить не смогла. Хохотали десять минут. Пришлось успокаивать пострадавшего ребенка рассказом, как в шесть лет лизнул на морозе дверную ручку и десять минут ждал, пока воспиталка из чайника кипятком отольет.

Но доехали. После необременительных прополок клубничных грядок пошли в поход к Страшной Загадочной Пещере (СЗП). СЗП – это бетонная труба под шоссе в трех километрах от дачного поселка. Еще есть «Потерянный лес» (где потеряны: солнцезащитные очки «Окли», органайзер HCT «Метеор» и Варина зеленая туфля с брошкой). Есть «Зал утопленника под мостами» (болотистая поляна с холмиком, действительно напоминающим свежую могилу, мало того, увенчанную крестом, сваренным из пяти ржавых арматурных прутов), «Мертвое озеро» (ныне молодая свалка) и «Чужой лес». В последнем мы с Дусей обнаружили привинченную на высоте пяти метров к сосне деревянную коробку, но не скворечник. Я предположил, что это метеостанция, а шестилетняя Дуся подумала, что там внутри лежит отрубленная голова Алисы Селезневой. Поскольку тех космических пиратов из фильма «Гостья из будущего» отпустили, и они отомстили.

К слову, один из пиратов (Невинный) вчера умер. Царство ему небесное. Добрый был человек. Как часто стали умирать знакомые! Янковский, теперь Невинный. Помянем их вечером с тещей, которая всю жизнь работала большим начальником, а взяток не брала, с тестем – геологом-буровиком, принципиально не пробурившим скважину у себя на участке, и с моей белоснежной лебедицей, пределом бескорыстия и христианской тяги к самопожертвованию.

Будет ворочаться в кронах деревьев ленивый ветер, будут сиять светом многотысячелетней давности звезды над головами, будут хрустеть в костре влажные после зимы дрова и будет ощущение, которого так никогда и не узнают другие народы, – надмирного покоя людей из страны, где ночуют легенды.

Р. S.

1. В последние дни съемок «Ивана Грозного» Янковский выпросил у костюмеров свой игровой крест – точную копию креста святого Филиппа, и я бегал ночью в Александровский монастырь, чтобы освятить этот крест по просьбе корифея. Храм мне открыл сонный инок, без лишних слов выдал облачение, наперстный крест, кропило и банку со святой водой. Я освятил крест и вернулся в гостиницу к Олегу Ивановичу. Он кокетничал в лобби-баре с девчатами-гримерами и пил с Лунгиным «Бехтеревку». Мое усердие обещал вознаградить на следующий день порцией жареных перепелов в ресторане «Трапеза». Тоже ночь была. Суздальская, дремучая.

2. Друг, мой старинный друг, хороший человек, предлагал оплатить все лечение Олега Ивановича, так, анонимно, без спонсорских фуршетов, но корифей отказался. «Спасибо. Все хорошо», – ответил Янковский и через месяц умер. Выходит, действительно все хорошо закончилось.

А я, когда узнал, что Мюнхгаузен умер, заплакал. Но так, чтобы дети не видели, в туалете римского отеля. Папы не плачут.

В наше обескровленное прагматизмом время дачные поверья – беспроигрышный вариант для литературного самоутверждения, и мне, как человеку, увы, гордому, это в определенной степени оскорбительно.

Хотя, с другой стороны, видимая польза от подобного чтения значительно превосходит греховные слабости автора. Польза как развлекательного действия, ответственная за приведение в порядок рассудка после общения с деловыми партнерами, так и педагогического, ответственная за воздушное напоминание о бренности житейских противоречий и обязательной, в жанре явленной нам Богом реальности, победы добра над злом.

Итак, двадцатого июля, в венец лета, моя боголюбивая теща решила перекрыть полы в беседке и, как следствие, отправила меня на рынок за досками с Николаем – местным разнорабочим. Николай – мужик пустой, его жена Лилька долгий срок числилась в кооперативе комендантом, была матершинница и лицо имела также не умилительное, не с плаката «Ингосстраха». Николай же имел машину «Жигули», шестой модели, десятилетку, на которой мы поехали за досками на строительный рынок в деревню Ядромино. Пока ехали, Николай всячески искал беседы, чтобы намекнуть на причитающийся магарыч.

– Это вот там я денег мне и не надо, ты мне там вот это пиво в магазине купишь, и все, – в итоге сформулировал он. – Я это там вот это «Сокол» люблю, полтора литра.

Пока я покупал ему пиво, он успел подловить знакомого дачника, и тот, несчастный, чтобы скорее расстаться, налил «сотенного» из припаса в багажнике. С заднего сиденья машины дачника за всем наблюдали обеспокоенные супруга и болонка.

– Лилька будет на тебя кричать, – напомнил я подельщику. – И на меня будет.

– Значит, это как вот не узнает, ты не говори. Мне сам это где вот самое нормально. Доски возьмем, где как вот надо. А то жара, – уверил он.

И действительно, шестиметровые доски мы купили без происшествий, Николай привязал их веревочкой и опротестовал аренду «Газели», чей водитель с большим, глупым и ленивым лицом грыз семечки под солнцем на лавке рядом.

– Куда?! Тысячу за доску хоть. Одна цена. Он это вот, не жилец, за ним Ленин придет вот, – аргументировал Николай.

Признаться, что к этому времени манера выражать Николаем мысли меня стала изрядно раздражать, но из соображений хорошего тона я поинтересовался: «В смысле Ленин придет?»

– Так это он, на своей, вот там помогал плиты из пионерлагеря вывезти. Этим, которые на иномарке, под каток там как, значит, вот. На пятьдесят метров голову у одного отбило, искали там вот все. Вокруг.

– А Ленин как причастен к этой трагедии? – смиренно продолжил я изнурительную беседу.

– Он и спихнул этих под каток. Они памятник свалили, а я взял Ленина себе потом вот. Бесплатно почти. Там чугун, он палкой, без руки, не сломаешь, вот, скульптура, прошлый социализм, – увлеченно рассказывал Николай. – Где это вот меня тоже звали машину обмывать, а меня Лилька с насосом заставила, а они поехали втроем, и под каток. Обратно когда ехали. Я насос делаю, пиво поставил в тень, под Ленина, я его зеленой краской покрасил, которая от забора осталась там, где вот. Сижу, хочу пива попить, а оно горячее и тени нет. У столба есть, у кастрюли есть, а у Ленина нет. Ну так я к Лильке, потому что она знает что. У меня так пять лет назад было. Отравился сильно. Ловили. В общем, к Лильке иду, слышу – идет сзади. Я там гляжу – тень есть. Ленина. Владимира вот как где это Ильича.

Когда я дешифровал эту часть истории для дочери Евдокии во время ежедневного десятикилометрового променада по окрестным полям, безвинное дитя резонно предположило, что Николай, как всегда, «накалдырился».

– Логику приемлю. Первое, что приходит в голову, – согласился я. – Но ты подумай: у Николая провал в образном мышлении. Где он узнал?