— Если ты сделаешь какую-нибудь глупость вроде записи наших встреч или телефонных разговоров, тебе не поздоровится. Не нужно, Адам. Я твоя страховка.

Вошла красивая японка в кимоно и серебряными щипцами подала Уайатту скрученное нагретое полотенце. Он вытер руки и отдал полотенце обратно. Вблизи было заметно, что Уайатт делал подтяжку: кожа была натянута слишком туго, и глаза напоминали эскимосские.

— Твой домашний телефон небезопасен. Как и голосовая почта, и компьютер, и сотовый. Сам ты должен связываться с нами только при крайней необходимости. Во всех остальных случаях тебе придет зашифрованное электронное письмо. А теперь покажи, что принес.

Я отдал ему компакт-диск со списком сотрудников, взятых в «Трион» за последние два года, и перепечатанные начисто заметки. Пока Уайатт читал их, японка вернулась с новым подносом и поставила на стол перед боссом крохотные суши идеальной формы, сасими на лакированных досках красного дерева с горками белого риса, бледно-зеленый васаби и розовый маринованный имбирь. Уайатт не отрывал глаз от моих записей. Пару минут спустя он взял со стола маленький черный телефон, которого я раньше не заметил, и что-то тихо в него сказал. Мне послышалось слово «факс».

Уайатт посмотрел на меня.

— Молодец. Очень интересно.

Появилась еще одна женщина: чопорная дама среднего возраста, лицо в морщинах, седые волосы, очки на цепочке. Она улыбнулась, взяла у Уайатта бумаги и вышла, не говоря ни слова. Может, у него и ночью секретарша на проводе?

Уайатт взял палочки и положил в рот кусочек сырой рыбы. Задумчиво жуя, он обратился ко мне:

— Ты знаешь, что японская еда лучшая в мире?

Я пожал плечами:

— А что, темпура вполне ничего.

Уайатт фыркнул и покачал головой:

— Я не о темпуре! Как ты думаешь, почему японцы живут дольше всех? Они едят мало жиров и много белков, растительных продуктов и антиоксидантов. В их питании в сорок раз больше сои, чем у нас. Они уже много веков не едят мясо четвероногих.

— Ну да, — протянул я, думая: к чему ты это?

Уайатт взял в рот новый кусочек рыбы.

— Займись повышением качества своей жизни. Тебе сколько, двадцать пять?

— Двадцать шесть.

— Тебе еще жить да жить. Заботься о своем организме. Курение, алкоголь, «биг-маки» и тому подобное дерьмо — от всего этого надо отказаться. Я сплю три часа в сутки. Больше мне не нужно. Интересно, Адам?

— Нет.

— Прекрасно. Ты не на концерт явился. Как тебе работается в «Трионе»?

— Постепенно вхожу в суть дела. Начальница — стерва еще та...

— Я говорю не о твоем прикрытии. Я говорю о твоей настоящей работе — о шпионаже.

— Как мне шпионится? Пока не очень.

— Ты многим рискуешь. Сочувствую. Ты встречаешься со своими старыми дружками?

— Конечно.

— Я не хочу, чтобы ты с ними порывал. Это может показаться подозрительным. Но не вздумай проболтаться. С дерьмом смешаю.

— Понял.

— Я так понимаю, тебе не нужно напоминать о последствиях провала?

— Нет, не нужно.

— Хорошо. Работенка не из легких, однако по сравнению с тюрьмой — просто малина.

— Между прочим, мне даже нравится в «Трионе». — Я говорил чистую правду, хотя знал, что Уайатт воспримет это как выпад в свою сторону.

Он поднял глаза и ухмыльнулся, не переставая жевать.

— Рад слышать.

— Скоро наша команда будет представлять продукт самому Огастину Годдарду.

— Старине Джоку Годдарду? Ну, ты быстро увидишь, какой он хвастливый и напыщенный старый болтун. По-моему, он и вправду верит в то, что пишут про него подхалимы в «Форчун». Вроде того, что он совесть эпохи высоких технологий. Джок думает, что его дерьмо не пахнет!

Я кивнул. А что на это можно сказать? Я же не знал Годдарда и не мог ни согласиться, ни возразить. Впрочем, то, что Уайатт ему завидовал, было очевидно.

— Когда ты встречаешься с этим старпером?

— Через пару недель.

— Посмотрю, чем тебе помочь.

— Буду очень рад.

Зазвонил телефон, и Уайатт тут же его взял.

— Да? — Он минуту послушал. — Хорошо.

И повесил трубку.

— Ты что-то нащупал. Через неделю или две получишь полную информацию по Алане Дженнингс.

— Как по Лундгрену и Соммерс? Ясно.

— Нет, гораздо подробнее.

— Почему?

— Потому что ты будешь оттуда плясать. Эта Алана — твой ключик. Ты добыл кодовое название проекта, а сейчас найдешь имена всех, кто как-то связан с «Авророй». Всех, от руководителя до уборщицы.

— Как? — вырвалось у меня, и я тут же об этом пожалел.

— Сам разберешься. Это твоя работа! И сделаешь это завтра.

— Завтра?

— Вот именно.

— Хорошо! — Мой голос зазвучал вызывающе. — Тогда вы получите все, что хотели, так? И мы будем квиты.

— О чем ты? — осклабился Уайатт, сверкнув крупными белыми зубами. — Мы только начали.

Я трудился днем и ночью, дико уставал. Вдобавок к обычной работе в «Трионе» я каждый вечер допоздна копался в Интернете или читал секретные файлы конкурентов от Мичема и Уайатта, чтобы потом казаться умнее. Ехать домой приходилось долго, в огромном потоке машин, и пару раз я чуть не заснул за рулем. Я открывал глаза, вздрагивал и в последний момент успевал не выехать на встречную полосу или не врезаться в машину впереди. После обеда начинал клевать носом, и для того, чтобы не вырубиться прямо в кубике, заглатывал гигантские дозы кофеина. Я мечтал, как ухожу прямо посреди дня, забираюсь в свою берлогу, под одеяло, и засыпаю глубоким сном. Я жил на кофе и диетической коле. Под глазами постоянно были темные круги. Трудоголики хотя бы ловят кайф от своих мучений. Меня же гнали вперед кнутом, как лошадь из романа о царской России.

Между прочим, перегрузки — это еще не самое страшное. Хуже было то, что я начал путать свою «настоящую» работу и «прикрытие». Я в поте лица бегал с собрания на собрание, стараясь не проколоться, потому что знал: дай я Норе только почуять кровь, и она вцепится в меня, как акула. Времени на шпионаж и сбор информации по «Авроре» почти не оставалось.

Иногда на собраниях группы «Маэстро» или в столовке я встречал Морддена. Он часто останавливался поболтать, но ни разу не вспоминал о том, как видел (или не видел) меня в офисе Норы. Может, и правда не видел. Или почему-то не хотел об этом говорить.