Он тянется за стаканом и делает пару небольших глотков.

– Чем же это кончилось? Говори же скорей, а то просто какой-то ад! Так подло использовать наивного парня!

Марыся возмущается, вовсе забывая, что борьба велась за ее супруга.

– Через некоторое время дело дошло до двора. И началось. Разумеется, арестовали и одну, и другого. Только принцессу – под домашний арест, а американца бросили в тюрьму строгого режима. Провозгласил им фатву главный имам не только Эр-Рияда, но всей Саудовской Аравии. Приговор был, конечно, страшный – смерть.

– А как же ей удалось из этого выбраться? – хватается за голову Марыся. – Это невероятно!

– Тихо, все по очереди.

Муж смиряет ее пыл, цинично прищуривая глаза.

– Дойдем и до этого. Огласили в прессе вердикт, и в качестве примера и для острастки черни смертная казнь должна быть приведена в исполнение публично, на знаменитой площади Чоп-Чоп[29].

– На Аль-Дейре? Там, куда я езжу за покупками на Золотой рынок? – задает Марыся риторический вопрос.

– Ну, разумеется! Красивый сквер с фонтанами напротив Главного бюро комиссии по поддержанию невинности и предупреждения преступности по пятницам иногда используется как место казни.

– Я всегда думала, что это сплетни. Не хотелось в это верить! Ты был там? – шепчет она в ужасе.

– Не могу себе этого простить… – произносит Хамид.

Марыся в шоке от того, что муж так искренне признается в зверстве.

– Позже я очень жалел об этом, так как многие годы этот кошмар преследовал меня. Не нужно быть злобным. Это событие вылечило меня от гнусного ощущения раз и навсегда.

Он умолкает, сглатывая, и в душе надеется, что жена прервет его признания. Этого не происходит. Женщина смотрит на него с ужасом, пылающий румянец заливает ее лицо.

– Толпа вела себя как на древних турнирах: выла, свистела, топала, аплодировала… что-то страшное! Я стал сзади у самого края, но масса людей потянула меня за собой и ни с того, ни с сего я оказался в первом ряду. Не было никакого ограждения, никакой полиции, никакой ленты, закрепленной на столбиках. Все знали, где остановиться, и никто не пересекал условной линии. Первым привезли мужчину. Он вышел из тюремной машины вполне спокойный и владеющий собой.

Хамид вытирает лоб, который покрыли капельки пота. Он сделался до смерти бледным. Сердце у Хамида стучало, как молот, будто он, как тогда, находится на месте казни. Кровь пульсирует и шумит в голове до такой степени, что собственный голос слышится ему, как через отражающую мембрану.

– Этот молодой блондинчик, казалось, смирился со своей судьбой. Я не в состоянии этого понять, но позже слышал сплетни, что приговоренных к смерти накачивают наркотиками и бедолаги вообще не понимают, где находятся и что им уготовано. Палач уже ждал. Это был высокий худой мужчина, который очень гордился профессией. Он исполняет свою работу каждый день. Я недавно читал с ним интервью в Интернете. Он хочет передать свое искусство сыну… – сообщает Хамид с издевкой, но в действительности хочет оттянуть свой рассказ. – Американец стоял, как невинный барашек, ждущий своего конца, и удивленно осматривался, щуря при этом глаза от слепящего полуденного солнца. Мясник не отрезал ему голову тесаком, о нет! Мы, арабы, любим театр и поэзию, – шутит он.

Горло его сдавлено, потом, целую минуту Хамид откашливается.

– Палач взял размах по полукругу и подбежал к жертве. В конце он сделал три длинных прыжка. При последнем он поднял вверх большую саблю. Ее острие блеснуло и молниеносно опустилось на шею юноши. Голова покатилась по площади, по красивым отполированным терразитовым плитам. Ты не представляешь, сколько в нас крови! Не верю медикам, что только шесть литров! Ярко-красная кровь хлынула из шеи блондина, а его маленькая головка откатилась на два метра от тела, которое извивалось в предсмертных конвульсиях.

Марыся машинально теребит пальцами бахрому пледа. «Что за страна? – приходит ей в голову. – Какое зверство! Почему мы должны там жить? Почему обрекаем на это свою дочку? Мама была права, они еще не вышли из Средневековья».

– А принцессе все сошло с рук? – спрашивает хриплым тихим голосом Марыся, думая, что это уже конец страшного повествования.

– О нет, моя любимая! – язвит Хамид. – Когда собрали парня и его останки бросили на грузовик, включились те красивые фонтаны, чтобы смыть пурпур крови и обломки костей. Через минуту воду перекрыли и автоматически закрутили клапан, находящийся в плитке площади. После наведения кое-какого порядка привезли девушку. Она приехала в красивой большой машине с приводом на все четыре колеса. Пожалуй, это был «Форд Экспедишн». – Он секунду раздумывает над совершенно несущественной подробностью. – Она сидела сзади, а по обеим сторонам от нее – другие две женщины. Наверное, охрана. Вся в черном. На ней, конечно, была черная абая, к тому же черный никаб[30] и отодвигающаяся накидка на глаза с тюлевой вуалью. Руки в перчатках, а на ногах, обутых в мокасины, – черные носки. Не было видно ни сантиметра ее кожи – ничего. Она выглядела как черный дух, на котором ветер шевелил полы длинного, до земли, черного плаща. Как и ее предшественник, она шла на смерть без малейшего сопротивления. Знаешь, над чем я тогда интенсивно думал?

– Не имею понятия, – признается Марыся. – Как оттуда сбежать? – пробует она догадаться.

– Нет. Я думал, как этот умелый палач отмерит, чтобы ударить именно по шее, а не где-нибудь еще. Ведь та девушка выглядела как черный холмик, шире внизу и сужающийся кверху. На широкой сермяге не определялась ни попа, ни бедра, а тем более шея!

– Ради Бога! И что? Это же была резня среди бела дня! – выкрикивает она в ужасе.

– Спокойно. Видно, они имеют опыт в казнях женщин тоже, потому что палач достал небольшой револьвер. Раздался один выстрел. Девушка упала. Тут же подбежал доктор в белом халате, послушал ее стетоскопом и утвердительно кивнул головой. Вот и все.

Хамид глупо улыбается.

– Постой, постой! – вдруг что-то доходит до слушательницы. – Ламия была у меня несколько раз, в последний раз не более чем две недели назад, значит, что-то тут не складывается!

– Мистификация, вот что!

Возмущенный мужчина грозит пальцем.

– Если бы я это тогда знал! – задумывается он. – Хотя это мне бы много не дало: я, пожалуй, так же бы пережил трагичную смерть чужих людей, как и знакомых. Бог свидетель, это страшно!