Келли молча покачала головой, и Лука швырнул телефон ей в лицо.

Келли вскрикнула, не столько от боли, сколько от страха.

— Я ни за что на это не пойду! — заорала она, отодвигаясь вглубь кровати.

Лука поставил телефон назад на столик.

— Ты избавишься от ребенка, — невозмутимым тоном промолвил он.

— Нет! — взвизгнула Келли.

Поднявшись на колени, она бросилась на него.

— Вот как?

Запрыгнув на кровать, Лука ногой столкнул Келли на пол.

Забившись в угол, та крикнула:

— Я не избавлюсь от ребенка, Лука! Пошел ты к такой-то матери! Я ни за что на это не пойду!

Лука подхватил Келли, одной рукой под ноги, другой под плечи, не обращая внимания на то, что она отчаянно колотила его кулаками в грудь и по лицу; отнес ее к лестнице и швырнул вниз.

Скатившись до конца пролета, Келли извергла поток ругательств. Она ничего себе не разбила, лишь ударилась головой о балясину и разодрала оба колена, но ничего серьезного не произошло.

— Ты жалкий итальянский ублюдок, Лука! — крикнула Келли, лежа внизу лестницы.

Лука молча кивнул. Его лицо стало таким мрачным, что он казался совершенно другим человеком. В подвале снова взревела котельная, и весь дом содрогнулся.

— Ты хочешь знать об этом студенте? — крикнула Келли. Ее халат раскрылся, она поднялась на ноги, плотно запахнула полы и завязала пояс аккуратным узлом. — Это Том Хаген. Ты знаешь, кто он?

Лука молча смотрел на нее и ждал.

— Он сын Вито Корлеоне, — продолжала Келли, — и я отдалась ему, хотя и знала, что ношу твоего ребенка. Что ты скажешь на это, Лука?

Лука только кивнул.

— И что ты теперь сделаешь? — спросила Келли, делая шаг навстречу ему. — Ты ведь знаешь, кто такие Корлеоне, не так ли, Лука? Все вы, громилы-макаронники, знаете друг друга, верно? Так что же ты теперь будешь делать? Ты убьешь меня, пока я ношу в себе твоего ребенка? После чего убьешь малыша Вито Корлеоне? Ты пойдешь войной на всю семью?

— Он не сын Вито, — спокойно произнес Лука, — но я действительно его убью. — Он начал было спускаться по лестнице, но остановился. — Откуда ты вообще знаешь о Вито Корлеоне и его семье? — В его голосе прозвучало одно только любопытство, словно вся ярость внезапно испарилась.

Келли поднялась еще на одну ступеньку. Ее руки сжались в кулаки.

— Хукс все мне рассказал о семье Корлеоне, — сказала она, делая еще один шаг вверх. — И я сама тоже навела кое-какие справки.

У нее на щеке выступила кровь, и Келли ее смахнула. Она не знала, откуда кровь.

— Вот, значит, как? — сказал Лука, и внезапно его голос наполнился весельем. — Ты навела справки?

— Совершенно верно, Лука, — подтвердила Келли. — Я все разузнала о семье Корлеоне. И знаешь, что я выяснила? Она не настолько сильна, чтобы ты не мог ее завалить, Лука. Кто круче тебя? Ты мог бы запросто прибрать к рукам владения Корлеоне и зашибать миллионы.

— Возможно, этим все и кончится, — сказал Лука, — поскольку теперь ты вынуждаешь меня пришить одного из ребят Вито.

— А что насчет меня? — спросила Келли, и ее голос несколько смягчился, словно проникнутый страхом. — Меня ты тоже убьешь?

— Не-ет, — сказал Лука. — Тебя я не убью. — Он начал спускаться вниз, медленно и грузно, словно увлекаемый весом собственного тела. — Но я устрою тебе такую взбучку, какую ты не забудешь до конца дней своих.

— Давай, валяй! — выкрикнула ему в лицо Келли. — Какое мне до этого дело? Какое мне дело до чего бы то ни было?

Вскинув подбородок, она поднялась еще на одну ступеньку и стала ждать Луку, глядя ему в глаза.

Приподняв простыню, Эйлин заглянула под нее.

— Господи, Сонни, — пробормотала она, — да на этой штуковине нужно возвести храм!

Сонни поиграл с ее волосами, ниспадающими на обнаженные плечи. Ему нравилось ощущать пальцами их шелковистую нежность. В этот бурный осенний день они с Эйлин лежали в кровати. Лучи вечернего солнца проникали в щели решетчатых ставней окна, расположенного прямо над изголовьем, окрашивая спальню в алый цвет. Кейтлин была у бабушки, которая забирала ее по средам на весь день до самого ужина. Эйлин закрыла булочную на час раньше обычного.

— В школе ребята называли меня «Жезлом».

— Жезлом? Вот как?

— Ага, — подтвердил Сонни. — Знаешь, в раздевалке после урока физкультуры мы…

— Можешь не продолжать, я все поняла, — перебила его Эйлин. — Картина ясна.

Обхватив за талию, Сонни привлек ее к себе. Уткнувшись носом в ее волосы, он поцеловал ее в макушку.

Эйлин положила голову ему на грудь. Помолчав немного, она продолжила с того места, на котором остановилась.

— Честное слово, Сонни, надо его сфотографировать. Когда я расскажу о нем своим подругам, они сочтут меня самой последней лгуньей во всем Нью-Йорке.

— Прекрати, — остановил ее Сонни. — Мы оба прекрасно понимаем, что никому ты ничего не расскажешь.

— Верно, — согласилась Эйлин. — Но мне бы очень хотелось, — мечтательно добавила она.

Сонни смахнул волосы с ее лица, чтобы видеть ее глаза.

— Неправда, — сказал он. — Ты обожаешь тайны.

Задумавшись над его словами, Эйлин сказала:

— Опять в самую точку. Пожалуй, я никому не признаюсь в том, что трахаюсь с лучшим другом своего младшего брата.

— Тебя так волнует твоя репутация? — спросил Сонни.

Устроившись поудобнее, Эйлин повернула голову так, чтобы щека прижалась к груди Сонни, а волна вьющихся волос рассыпалась от одной груди до другой крылом птицы. На туалетном столике лежала перевернутая лицом вниз фотография Джимми и Кейтлин. Эйлин всегда перевертывала ее, когда бывала с Сонни, — но это все равно не помогало. На обратной стороне черного картона было запечатлено мгновение, когда Джимми Гибсон подбросил свою дочь в воздух. Его руки вытянуты вверх, он поднял взгляд на радостное личико Кейтлин и ждет, когда она вернется в его объятия.

— Да, наверное, меня действительно волнует моя репутация, — призналась Эйлин. — Мало того, что тебе всего семнадцать, но ты к тому же еще и итальяшка.

— По-моему, ты ничего не имеешь против этого.

— Не имею, — подтвердила Эйлин, — однако далеко не все мои родственники такие же непредвзятые.

— Почему некоторые из вас, ирландцев, так ненавидят итальянцев?

— Вы, итальянцы, по-моему, тоже не очень-то жалуете ирландцев, разве не так?

— Тут дело другое, — возразил Сонни. Обняв Эйлин за талию, он привлек ее к себе. — Мы с вами враждуем, но при том не считаем вас никчемным сбродом. А кое-кто из ирландцев ведет себя так, будто итальянцы — просто грязь.