Итак, наше первое выступление. В семьдесят втором году, когда мы с Зайцевым составили пару, были приняты новые правила по короткой программе. В нее ввели новые элементы, которых никогда прежде парники не выполняли. Хотя бы прыжок двойной флип. До этого в короткой программе у нас были сальхов, риттбергер, тулуп, аксель. Вдруг появляется прыжок флип. Флип я прыгать не могла, потому что у меня отбит седалищный нерв в правой ноге. И в момент толчка зубцом об лед правая толчковая нога поддергивалась. Такой смешной группировки, как у меня, не было ни у кого. Обычно правая — прямая, а левая в состоянии некоего винта. А у меня левая в подсогнутом положении, а правая в этот момент согнута в другую сторону таким абсолютным крючком. Я с трудом прыгала этот злополучный флип, но приземлялась.

Сразу после Олимпийских игр 1972 года женился Уланов. Я не знаю, как в Питере их с Людой смогли расписать, он же по прописке был москвич.

На чемпионате мира в Калгари, то есть спустя пару месяцев после Олимпиады, действительно сложилась тяжелая обстановка. Жук просто его видеть не мог, а я тихо с ним «докатывалась». Уланов не хотел слушать Жука, Стас говорил с ним сквозь зубы, поэтому всегда при нас находился Писеев, особенно в те минуты, когда давалось задание. Уланов требовал, чтобы я в такой-то части программы не опиралась на его коленку, на что-то еще, потому что его жена на нас смотрит. Вроде бы какие-то у меня сексуальные порывы проявлялись. Хотя программы тех лет, да еще у Жука, настолько были целомудренными, что обойти нас в этом могли бы только китайцы, если бы тогда они выступали в парном катании. Такая вот обстановка.

Это я к тому, что Жук где-то высказал мнение, что травма, которая со мной произошла в Калгари, была не случайна. Будто бы Уланов специально меня на лед бросил, чтобы своей жене сделать такой подарок — дать возможность выиграть чемпионат мира. Не верю. И никогда этому не поверю. Но народ это воспринял именно так. Мне шли коллективные письма, школьные классы, производственные коллективы писали мне, что они возмущены поступком Уланова, что как можно было меня бросить и жениться на другой. В общем, в глазах советского народа я была брошенная, к тому же еще больно ударенная девочка. Негатив вылился на Уланова огромный.

В сентябре Жук и мы с Зайцевым прибыли на установочный сбор, и Лелик приехал с Людой Смирновой. Тут началась катавасия. Я потом еще раз в жизни с этим столкнулась: кто за кем должен выступать. У нас есть своеобразная очередность. Прежде всего по званию. И так посчитали, что в конце должны выступать Уланов со Смирновой, суммируя все их звания. Потому что у Зайцева никаких званий, конечно, не было. Сурайкин, бывший партнер Смирновой, тоже только-только начал кататься с Наташей Овчинниковой. Их тогда Чайковская тренировала. Сразу образовалось несколько новых пар. И все они тренировались в разных группах.

Мне-то, честно говоря, было без разницы, кто за кем выступает, потому что у меня куча проблем: мне полагалось за Зайцевым следить, чтобы он всё выполнял. Усталость постоянная. Поэтому Жук сам интриговал, но, естественно, меня вводил в курс событий.

И что было интересно: на тренировках мы разминались в разных группах, но потом была дана общая разминка перед выступлением. Разминку нам на показательных всегда устраивали чуть побольше полагающихся шести минут. Но мне кажется, та разминка длилась очень долго.

Именно там мы устроили соревнования. Эти идут на поддержку, и мы идем на поддержку. Естественно, у нас ход больше. Народ такой разминки никогда в жизни не видел. Они прыгают, мы прыгаем. Наверное, минут десять такое продолжалось. Дальше ведь мы выступали друг за другом, и не очевидно было бы, чье преимущество. Тут же — первая очная ставка. Было очень смешно, так как всем другим мы уже не давали разминаться. Представьте себе: две пары параллельно разбегаются, параллельно делают поддержки. Или мы идем друг на друга из разных углов. Естественно, я ору так, что Зайцев боится меня спустить на лед, так же как ослушаться Жука. Поэтому Уланов останавливался и опускал свою жену и партнершу. А мы пролетали мимо. Прошло тридцать с лишним лет, а я этот вечер в городе Запорожье абсолютно четко помню и вижу.

После первого выступления уже никому не приходило в голову обсуждать, кто за кем должен выступать. Никто не суммировал ни званий, ни медалей. Мы четко заняли свою позицию: мы с Зайцевым выступаем последними. Зрители, мне кажется, сначала просто смотрели, и я не могу сказать, что у кого-то болельщиков было больше или публика разделилась. Они просто смотрели этот бой гладиаторов. Между нами суетились одиночники, но у меня был один ориентир — пара Лелика с Людой. Я думаю, что и у Уланова со Смирновой ориентиром были мы. Но, честно говоря, по характеру я одна их обоих перевешивала. Мне кажется, что потом показательные выступления смотрелись более кисло, чем эти десять минут разминки.

С Лешкой мы мало разговаривали, но у нас какого-то сверхантагонизма не было. Я думаю, что страсти больше сам Жук накручивал. Удивительно, что с самого первого момента, когда Уланов со Смирновой стали вместе выступать, я и в голове не держала, что они могут быть нам конкурентами.

Сейчас, спустя много лет, у нас просто очень хорошие отношения. Мы всегда рады встрече. А тогда, всякое бывало. Мы готовились к фестивалю молодежи и студентов в ГДР в конце лета семьдесят четвертого. Льда летом в Москве нигде не нашлось, и мы несколько дней тренировались в Воскресенске. В домике, где жили хоккеисты и где мы потом долго жили, шел ремонт, меняли трубы водопровода и отопления. И между всеми комнатами были дырки. Поэтому все, что в нижних и верхних комнатах происходило, все было слышно. И Лелик там талдычит: «Я свои медали поменял на постель с тобой». А Люда в ответ что-то шмыгает. Я потом на тренировке говорю: «Люда, ты что, с ума сошла? — Мы действительно нормально друг к другу относились. — Ты чего ему позволяешь! Собирай манатки и уходи от этого придурка». Он мне: «Ты чему учишь мою партнершу?» Я ему: «Я ее учу, как с тобой, дураком, надо обращаться».

Много-много лет спустя я была на соревнованиях под Чикаго, там у меня каталась маленькая парочка. В том центре два или три катка. И вот в проходах между катками смотрю — стоит Леша, держит нашу фотографию и всем объясняет, что он мой первый партнер. Мне так было смешно. Мы с ним разговорились, я спрашиваю: как Люда? Он говорит: «Она здесь, вечером придет». Я предложила вечером куда-нибудь пойти, там поесть, пообщаться. Когда закончились соревнования, Люда садится ко мне в машину, и мы едем. Сначала разговор ни о чем: как работа, как дети, пятое, десятое. И вдруг она расплакалась и стала жаловаться на то, что у них в семье происходит. Я говорю: «И чего ты здесь сидишь? Бери детей, и в Питер. Живи дома, а если ему надо, он за тобой приедет. Зачем ты такое унижение терпишь? Какое он имеет право все время об тебя ноги вытирать!»

Она действительно уехала. Работает, и очень неплохо работает в Питере. Дочка у нее хорошая растет. И парень неплохой.

Знаю, что Лешка сейчас мечется, думает, как бы ему в Россию вернуться. Наша острейшая конкуренция, особенно подогреваемая еще и прессой, никогда по большому счету, на наших взаимоотношениях не отражалась. Да, они были лучше, были хуже. Но в итоге они, я считаю, абсолютно нормальные.