Ее история – не в деталях, а в сути своей – настолько типична, что вместо местоимения «она» можно поставить сотни и тысячи российских имен.

Она – хорошая девочка из вполне хорошей традиционной русской семьи. Папа – в прошлом хороший российский инженер, мама – тоже вполне хорошая учительница, вершиной двадцатилетней карьеры которой стала нагрузка завуча в придачу, младший брат, о котором она с малолетства заботилась и кого вполне ответственно воспитывала. Всегда жили скромно, а после перестройки первое время даже бедно. Безотказный папа – на все руки мастер – всегда чинил любые замки, краны и унитазы у всех незамужних маминых подружек, у всех, кто просил, но не в собственном доме, ремонтировал чужие крыши на чужих дачах, но свою так и не заимел. Никто никогда ему за это не платил, «свои же люди», но и в их собственной бедности никто им особенно не помогал, они как-то не умели жаловаться, «держали лицо» благополучной семьи.

Редкий лучший кусок – детям, точнее, младшему – Павлику. Под строгим маминым взглядом она даже не решалась сказать, что тоже хотела бы хоть иногда съесть целый апельсин, принадлежащий только ей одной. Очистить, вдыхая его неземной праздничный запах, и не отдать тут же Павлику, как полагалось, а съесть целиком, потихоньку отделяя дольку за долькой. Но… «ему нужны витамины, он часто болеет, а ты уже взрослая».

Денег дома всегда нет, из-за этого родители часто ссорятся, но мама и не думает менять работу. Как же «ее дети», ее ученики? Папа вечно занят борьбой с чужим разваливающимся бытом и безуспешными попытками оставаться для всех «хорошим парнем». Но от вечного недовольства жены, а может, потому что устал отказываться от стопки, «щедро» налитой в благодарность за его работу, стал часто попивать.

Родители ссорились все чаще, брат плохо учился, но за это ругали почему-то ее: «Значит, не проследила за его заданиями, плохо проверила». А как его заставишь или проверишь, если, кроме компьютерных игр, его уже вообще ничего не интересовало? Заканчивая школу, она все же хорошо сдает экзамены и объявляет родителям, что хочет ехать поступать в столичный вуз. Это заявление вызывает в матери волну такой ярости, что она впервые боится быть реально побитой: «Мать тебе все отдала, а ты? Мы тут еле концы с концами сводим, а ты? А про Павлика ты подумала? А об отце? Эгоистка! Только о себе и думаешь! В столицу ей захотелось, видите ли…» Ну и так далее. Неделя постоянных скандалов. Но отважившийся на небольшой бунт и в тот день все же трезвый отец отдает ей невесть как накопленную заначку и говорит: «Езжай, дочка, может, хоть ты будешь жить по-человечески».

Конечно, больше ничем они помочь ей не могли, мать полгода – ни строчки, потом звонок: «Отец чинил крышу Петровских, потерял сознание, упал и сломал себе все, что можно сломать, возможно, задет позвоночник. Умирает. Срочно приезжай».

К счастью, все оказалось не так плохо. Она, конечно, приехала и отдала все те невеликие накопления, что успела заработать вечерами после учебы. Папе купили лекарства, Павлику мама купила новый компьютер, который он давно просил. Она с облегчением вернулась обратно.

На третьем курсе она была уже вынуждена перевестись на вечерний, потому что папа все время то пил, то болел, с работы его, по сути, уволили, мама все время жаловалась на то, что выбивается из сил. Павлик не собирался в перспективе поступать в институт, и в этом, конечно же, тоже была виновата она, потому что не «поговорила серьезно с братом. Уехала сама, и дела тебе ни до кого нет!». Ее попытки приезжать домой на каникулы оборачивались адом. Мама гордо и надуто отказывалась от любых подарков: «Мне для себя ничего не нужно, все только вам, детям. Лучше Павлику бы новый магнитофон привезла, он уже давно просит».

Ей было обидно, потому что для нее подарки были лишь ее попыткой хоть как-то выразить свою тоску по дому, попыткой сказать «я скучаю по вам». Она любила их всех: даже таких – вечно недовольную ею маму, совсем уже потерявшего себя отца и Павлика, вечно чего-то хотящего и грубящего матери так, что даже за полслова из той грубой тирады, что он обычно выдавал матери, она в былые времена получила бы обидную звонкую материнскую пощечину. Ей просто хотелось, чтобы им было хорошо, и тогда она смогла бы заняться своей жизнью: спокойно учиться, понемногу работать, ходить на свидания, покупать себе платья, ходить в кино, а не работать – учиться – работать, как заведенная.

И потому для нее было особенным ударом, когда выяснилось, что Павлик стал принимать наркотики и теперь нужно срочно столько-то тысяч, чтобы его спасти. Мать разбил инсульт: «Если ты его не вылечишь, то я не встану».

Ей пришлось приложить невероятные усилия: залезла в немыслимо невыгодный кредит, положила брата в лучшую клинику, матери наняла хорошую сиделку (та при этом была на нее в сильной обиде: «Даже не приехала за матерью ухаживать».

Только кто бы тогда работал и отдавал кредит, спрашивается?). Брата полечили, выписали, матери тут же «полегчало». Ей стало казаться, что освобождение от ответственности за семейные неурядицы и беды вот уже скоро… Она стала ходить на свидания, даже замуж собралась.

Но брат, вернувшись домой после лечения, через два месяца снова подсел на уже сильные наркотики, и мать вызверилась за это, конечно же, на нее: «Что за врачей ты нашла? Они сгубили мне сына!»

Она уже не могла все это слышать, просто бросала трубку. Теперь слег отец. Мать уже обвиняла ее и в том, что она сгубила и отца тоже. И тут что-то в ней лопнуло. Как-то ночью, разругавшись с любимым, который все никак не мог понять, зачем ей так мучительно жить, она стояла на самом красивом мосту столицы и думала, что эта серая река – неплохой выход. Только сначала страшно, а зато потом уже нет, только свобода…