– Ты уж не путай разбирательство с охотой, – заметил Дойтен. – Сам должен понимать, пока истина во мраке, дело можно вывернуть и так, и эдак. А что, если этот сорванец – маленькое зло, которое может вырасти в большое?

– А ты что же – провидец? – удивился Лэн. – Готов сортировать несмышленышей по шалостям? Или сам в детские годы только в белом по улицам ходил? Старикам ноги омывал, детишкам карамель в котле заваривал? В покое надо оставить этого мальчишку. Кто бы он ни был. В городе ведь мальцов хватает. И тот, кто это сделал, и без нас такого испытал, что врагу не пожелаешь.

– С чего ты взял? – спросил Дойтен.

– Продуманный очень, – объяснил Лэн. – Такие истории не от большого ума лепятся, а от большого опыта. А большой опыт приходит от долгих лет или от больших горестей. По другому не бывает. Долгих лет у него быть не могло, так что – думай сам. Хотя есть и еще один случай…

– Это еще какой? – не понял Дойтен.

– Удача, – крякнул Лэн. – Изменчивая баба, но иногда так присосется, что дух захватывает. И об этом тоже думай.

– По другому не бывает, – бормотал на следующий день Дойтен себе под нос, стоя на северном берегу Дрохайта между двух приземистых черных башен, на том самом месте, где был найден труп незнакомца с мешком. Впрочем, ни трупа, ни мешка, ни лодочника, который об этом самом трупе сообщил, разыскать так и не удалось. Даже пятен крови не было на скользких камнях. И теперь, разглядывая черную водную гладь и то и дело скашивая взгляд на крохотный островок скорняков, где торчала и каменная халупа Лэна, которая, видно, служила и часовней чудного храма, Дойтен думал, что, может быть, и в самом деле не стоит так уж стараться отыскать этого удачливого воина? Или он был не удачливым, а старательным? Трудно укрыться от кропотливого следствия, ведь тот же Мадр нашел и затертые капли крови на полу перед дверью внутри трактира, и второй тайник там же, за дверной рамой, где вполне мог быть спрятан первый меч, если он был, и потеки крови в тайнике под лестницей. Защитник не поленился еще раз сходить в подвал к Райди и снова осмотреть нюхача, но ничего больше не нашел. Рана и в самом деле оказалась непростой, но на теле существа не нашлось никаких других отметин, на одежде меток. Кинжал был прихвачен шнуром и вряд ли покидал ножны в последние несколько дней. Все, что хотелось узнать храмовым старателям, осталось в зверином носу нюхача. Особенно, если Казур не солгал судье, и нюхач действительно обнюхивал каждого. Понять бы еще, нюхал он только ребятню из трактирных служек или всех, кто приходил в заведение Байрела? Вроде бы не всегда усаживался сразу в угол, иногда бродил между столами. Пока однажды не шагнул вслед за кем-то в полумрак коридора, ведущего к нужнику и выходу во двор, и не получил удар тонким клинком под сердце. Или маленький мастер фехтования ждал там в засаде, когда переполнит опасного едока малая или большая нужда?

С утра пораньше, не дав Дойтену выспаться, Клокс потащил усмирителя через кухню в закуток, где лежали в корзинах и мешках овощи и висели сушеные травы. В трактире было еще пусто, на кухне гремели котлами трое широкоплечих поваров-сноков, но восхитительные запахи еще только начинали пробуждаться. Дойтен посмотрел на дверь, ведущую во двор, согласился про себя, что пройти незаметно через кухню нельзя, да и найденные пятна крови у другой двери вовсе исключали такую возможность, и вслед за Клоксом шагнул в кладовую. Там их уже ждали. На мешках сидели четверо заспанных мальчишек и Дора. У входа стояли оба сына Байрела. Для Клокса и Дойтена была приготовлена скамья. Откуда-то сверху падали лучи света, что подсказало Дойтену, что высоко над дверями окна все же выходили во двор, хотя со двора стены показались ему глухими. Но света этого было мало, поэтому на полу стояли три коптящие лампы, и из-за их тусклого помаргивания предстоящий разговор напоминал тайный совет.

– Холодно, – поежился младший сын Байрела – чернявый Типур. – Здесь не топят, достаточно тепла с кухни, чтобы овощи не померзли. Но так-то не медом намазано. К тому же через час уже трактир открывается, лучше побыстрее закончить. И так подняли работников раньше времени.

– Ничего-ничего, – крякнул Клокс, присаживаясь напротив пятерки. – Долго говорить не о чем. И чтоб еще быстрее обернуться, я попрошу, чтобы Тусус сам представил всех, кто сидит передо мной. А я посмотрю на них.

Дойтен бросил быстрый взгляд на старшего сына Байрела. Клокс сказал, что он похож на своего отца. Самого Байрела Дойтен успел рассмотреть лишь мельком, тот с утра стоял в дверях трактира в распахнутом овчинном, подбитом черным бархатом роскошном полушубке и сыпал проклятьями в адрес каких-то рыбаков, растянувших сети поперек одной из улиц, поминал лентяев, не вытащивших лодки из воды, которые еще день и придется вырубать изо льда. Сокрушался, что через неделю придут первые купцы, а у него «еще нечего не готово, как бы Фуар ни уверял, что все в порядке», а Дойтен пытался рассмотреть его лицо. Лицо всегда говорило о многом. И вот теперь, сличая его лик с лицом Тусуса, Дойтен понимал, что старший сын напоминал своего отца только упрямством и уверенностью во взгляде. Черты его были материнскими, пусть и как будто резкими и грубыми. А вот младший сын копией отца как раз и являлся, пусть и линии его казались вырезанными тонким резцом. Вот только уверенности во взгляде у него не было. Лишь раздражение и тоска, которыми он обливал Дору. Девчонка же словно ничего не замечала. Рассматривала обгрызенные ногти, время от времени почесывалась или ковыряла в конопатом носу, скатывая добытое в комочки и отщелкивая их под ноги Клоксу.

– Хорошо, – кивнул Тусус, который, как уже знал Дойтен, попросился у Клокса в храмовые старатели. – О каждом, значит, о каждом. Если скажу что не так, поправляйте сразу. С прошлой зимы у нас двое. Драхт и Мичан. Мичан, – под взглядом Тусуса сдвинул брови румяный толстячок лет десяти, – жил с отцом на Кривой улице. Тут недалеко. Родился и вырос в Дрохайте. Мать умерла при родах. А отец утонул прошлой зимой. Ушел под лед, никого из рыбаков рядом не оказалось. И вот, теперь его сын работает в трактире. Как видите, не похудел за полгода.

– Да уже больше, чем полгода, прошло, – заметил Клокс. – Как тебе в трактире?

– Все хорошо, спасибо господину бургомистру, – с готовностью вскочил Мичан.

– Трактирщик тебя приютил, – поправил мальчишку Тусус. – Сиди, нечего дергаться. Не в зале. А отца или называй по имени, или благодари трактирщика. Бургомистром он становится, когда из трактира выходит.

– Ладно-ладно, – успокоил побледневшего Мичана Клокс. – Бургомистр – он даже в нужнике бургомистр.

– Кем будешь, когда вырастешь? – спросил Дойтен.

– Рыбаком! – неуверенно пролепетал толстяк.

– А я буду охотником, – буркнул худой и светловолосый паренек по виду старше Мичана где-то на год. – Моя мать была охотницей. Хоть до зверя и труднее добраться, чем до рыбы.

– Драхт, – кивнул Тусус. – Мать напоролась в начале весны на том берегу на медведя-шатуна. Пока его убили, ее он успел разорвать. Мой отец оплатил ее долги, взял парня работать в зале. Если не будет дураком, может стать поваром. Задатки у него есть.