и ремней.

Выше суеверий, зла и грязи,

двигаясь по избранной стезе,

Он парит, как облако: вне связей,

В неба бесконечной бирюзе.

Даже если признанно народный,

выше всех законов твердых тел.

Только не подумайте: "свободный"

Ветер дунул — он и улетел.

Быть поэтом так легко и просто:

Сколько вариантов, — выбирай!

Вот летит поэт на южный остров.

Из зимы — в приморский теплый рай.

Мимо Казахстана и Китая

он над облаками, как Икар,

пролетит, препон границ не зная,

на Шри Ланку и Мадагаскар.

Оседлав попутные муссоны,

он перелетит в один момент

В Швецию весёлым Карлсоном,

Питом Пэном в дикий Неверленд.

На мораль плевать и на законы

на ментов и грозного царя.

Рот раскройте! Каркните, вороны!

Верите вы этому? А зря!

Улетит поэт, хваля свободу,

выборы, иную демократь,

позабыв, что животу в угоду

и поэту нужно кушать. Жрать!

Что поэт свободен — это сказки.

В жизни нету ничего глупей.

Даже у поэтов есть привязки, -

держат крепче якорных цепей.

Сможешь — честен будь и бескорыстен.

Тяжко это. Ну, а нет, так нет.

Только тяжесть выстраданных истин

людям передай, раз ты поэт.

Если повезет — партийный бонза,

олигарх, законов главный страж,

чек отпишет и отсыпет бронзы,

обеспечит тысячный тираж.

Если повезет черезвычайно,

попадешь "в тусу", с бомонд, в струю.

Босс подарит пять минут прайм-тайма

сможешь правду огласить свою.

А не повезёт припасть к эфиру,

денег на бумагу не наскресть,

выложи творенья на Стихиру.

Слава Богу, что такая есть.

Не сдавайся. Весел будь наружно

и не плачь от грешной чепухи.

Можешь матюкаться, если нужно.

Зубы сжав трудись. Пиши стихи.

Голову склонив, напялив маску,

терпеливо, словно волчья сыть,

в уголке души лелея сказку.

Чтоб писать стихи ты должен жить.

Не в угоду шефу и банкиру,

не за злато, славы конфетти.

Ты — поэт. И, значит, правду миру

только ты и можешь донести.

Выстрадав и сверив до микрона,

прорычи, провой её, как зверь,

Выкаркай, уж если ты ворона.

Но в свою, вот в эту правду, верь!

***

Толерантность и поэзия

Толерантный политик, наверно политик хороший.

Честно служит народу, прощая нам наши грехи.

Толерантный поэт — это нонсенс, как рыба в галошах.

Пусть творит что угодно, но только не пишет стихи.

Впрочем, что я так строго? Пусть пишет стишки к юбилеям,

И партийные гимны, и рецепты соленья грибов.

Но противно, когда, всей душой ненавидеть не смея,

рассуждает селедка про Бога, про смерть, про любовь.

Хороша толерантность, и многие знают об этом,

За семейным столом, в турпоходе, в рабочем цеху

Но коль ты толерантен, — не смей называться поэтом!

Лишь любовь с нетерпимостью вместе — дорога к стиху.

Призову я терпимость для жизни общиной большою,

И в супружеской жизни тоже она хороша

Но «терпимый» поэт, — лицемер, или скуден душою

За такого поэта я, право, не дам и гроша.

Мне по нраву поэт — хулиган, бузотер и задира

Кто не станет покорно молчать вслед за жвачной толпой,

Кто напишет свой стих хоть и пальцем на стенке сортира,

Он не может терпеть, и стихи для него — как запой.

Пусть ругают его и за наглость и за грубость повадки,

Упрекают, что левую щеку никак не подставит врагу.

Мне плевать с высоты на любые его недостатки,

Лишь стерильных стихов я простить никогда не смогу.

Раньше их убивали, кто «восстал против мнения света»,

Но мельчает народ, и не зван на дуэли пиит

Подползут потихоньку, и стащат с трибуны поэта

Чтобы сытой толпе не испортил злодей аппетит.

Да, в гуманный наш век анонимка опасней нагана.

Аноним модератор (где маска, и где капюшон?)

Не палач, а чиновник, он забанит «того грубияна»

Безопасен поэт, если права на слово лишен.

Сразу станет спокойней, и тратить не нужно эмоций,

Все по букве закона, таково сочетанье планет.

Но когда он уходит — в душе пустота остается.

Вот по ней понимаешь, что ушел настоящий поэт.

***

О художественном творчестве

Вы у нас в Днепровске не бывали?

Зелень. Речка. Воздух — чисто мед!

Лучше место сыщете едва ли.

Рай — для тех, кто правильно поймет.

Есть асфальт. Как нет дождя — так сухо.

Даже лужи нету ни одной.

И с культурой не совсем, чтоб глухо -

дискотека — каждый выходной.

А еще — концертные ребята

приезжали в нашу глушь не раз.

И художник был у нас когда-то.

Вот о нем и будет мой рассказ.

Митя — самоучка от культуры.

Рисовать любил с пеленок, гад!

А у нас работы — на смех курам:

в месяц — три афишки да плакат.

Наш художник явно был "с приветом" -

эдакий поклонник красоты.

Девок с танцев провожал. При этом -

ни одну не поволок в кусты.

С мужиками не ругался грубо

(разве кто порвет его плакат).

И любил залезть на крышу клуба -

мол, полюбоваться на закат.

Ну, ему ребята как-то дали…

Так, не по злобѐ, но был момент:

Чо же мы, закатов не видали?

Чо он нос дерет, антилихент?

Ну, потом проведали ребята

(Митин дед расхвастался, бахвал)

что в своем сарае, возле хаты,

он закаты эти рисовал.

И еще пошел слушок на танцах:

мол, Митяне крупно повезло -

в городок наш тихий иностранца

прямо из Нью-Йорка занесло.

Этот тип, бессовестно богатый,

на просмотр тайком в сарай пролез,

и меняет Митины закаты

скопом на евонный Мерседес!

Девки создавали список длинный

чтоб Митяню затащить в кровать.

А одну, последнюю картину,

Митя отказался продавать.

И завклубом рассказал знакомым,

что уже побелена стена,

где, в подарок городу родному

будет много лет висеть она.

Иностранец, чай, рубил чего-то

(Раз богач — не может быть, чтоб глуп!)

И в субботу, апосля работы,

галстук я надел, и сразу в клуб.

Тьма народа. Тесно, душно, шумно.

Каждый норовит толкнуть плечом.

Все стоят, кивают с видом умным -

словно понимают что-почем!

А картинка- в рамочке под лаком

(явная подделка под орех)

небольшая, может — метр с гаком,

точно прыщик — на виду у всех.

Только если очень присмотреться,

и совсем не замечать мазки,

видно то, что каждый знает с детства:

церковь у излучины реки.

Видно, Митя делал по науке,

и какой-то скрыл внутри секрет.

Потому, как даже слышно звуки,

хоть магнитофона вроде