смущая девушку. Его уже ведёт не в ту сторону, мне, трезвому, легко не воспринимать его всерьёз, а вот подвыпившему парню сёстры Арины не терпится поддаться искушению и полезть на рожон.

– Пойдём в баню, – тянет меня Арина. – Пожалуйста, пойдём.

Я отвожу её в сторону.

– Арина Сергеевна, ты чего?

– Неудобно, – она качает головой, – подумаешь, что я из неблагополучной семьи... Приехал ко мне и разочаруешься.

– Арин, я никогда не разочаруюсь в тебе. Ты из-за отца? Не бери в голову. Отдыхает на природе, – я притягиваю её к себе и крепко сжимаю. – Вот мой отец лет тридцать назад бухал знатно...

Я не успеваю рассказать, потому что кричит Полина, и Арина устремляется в сторону беседки, а я молчаливо двигаюсь за ней.

Её отец сидит, странно навалившись на спинку лавки, и тяжёло дышит сквозь стиснутые зубы.

– Пап, пойдём в дом, приляжешь, – тянет его Арина.

– Дочка, бедная моя, – шепчет он. – Если я умру, ты помни, до последнего помни, Аришка, что я тебя очень люблю. Никогда не хотел обидеть, ты должна меня простить до того, как...

– Пап, ну конечно, – торопливо говорит Арина, бросая на меня быстрый взгляд. – И я тебя люблю.

Я смотрю на их возню и сравниваю детали. Нервное движение мужской руки в сторону грудной клетки, медленное, через силу дыхание, испарина. Я уже видел такое... однажды.

– Арин, – зову её, но она что-то тихо твердит отцу. – Арина!

Она поднимает на меня испуганный взгляд.

– Скорую вызови, Арина, – говорю ей строго. – Всё будет хорошо, но нужна скорая. Срочно.

Она хмурится, но выполняет. Обхватывает себя руками, маленькая и потерянная, и я становлюсь за её спиной, притягивая её к себе.

– Совсем замёрзла, Арин, – опаляю дыханием её шею, растираю руки, укутываю в свои объятия.

– Он умрёт? – спрашивает рядом Полина.

– Уверен, всё будет хорошо, – отрезаю я.

Машина скорой помощи приезжает довольно-таки быстро. Несколько минут манипуляций, и Сергея Ивановича забирают в клинику. Я лишь перебрасываюсь парой фраз с фельдшером, прошу не везти в ближайшую больницу, а в хороший кардиоцентр, желательно, в столице. Несколько купюр делают неулыбчивую женщину более сговорчивой.

Ирина Павловна плачет в окружении дочерей. Сегодня, в субботу, на ночь глядя, нет смысла ехать в больницу. Всё, что нужно, я надеюсь, сделают.

Теперь я чувствую навалившуюся усталость. Словно в вечернем сумраке, вместе с сине-красными всполохами спецсигналов, растворились все мои силы.

Сейчас я готов хлопнуть пару рюмашек и упасть на кровать, но не позволяю себе. Я – единственный оставшийся водитель, должен сохранять спокойствие и трезвость на непредвиденный случай.

Девочки ведут свою мать в дом, протрезвевший вмиг, но ещё с затуманенным разумом, Витя, помявшись, тоже идёт за ними. И я иду следом.

Топчусь в кухне, не решаясь влезать в дела этой семьи, я им никто. И меня странным образом коробит этот факт.

Арина выскакивает из гостиной с испуганными глазами. Даже не замечает меня.

– Арин, всё нормально? – окликаю её.

– Ты здесь! – облегчённо улыбается она. – Теперь всё нормально.

Она подходит ко мне. Она прижимается ко мне. Она ищет утешения, успокоения в моих руках.

– А где же мне быть, Арина Сергеевна? – шепчу ей в волосы. – Моё место – рядом с тобой.

Она тянет меня за руку наверх. Берёт ворох полотенец и одежды. Тянет меня за руку вниз. Я поддаюсь. Я ловлю, подобно радару, всё внимание, которое она мне уделяет.

– Пойдём в баню, Игорь.

В деревянном домике, пропитавшемся ароматами трав, берёзовых и дубовых веников, туалетного мыла и сырой древесины, Арина Сергеевна раздевается сама и раздевает меня. Она моет меня. Тонкие пальцы путаются в волосах, массируя густую пену, спускаются ниже, по шее, на грудь. Арина очень старается, правда. Но то и дело возвращается и цепляет мои соски, а потом просто переключается на горящую от эрекции плоть.

– Я хочу быть в тебе, – мягко перехватываю её руки.

– Я тоже хочу, чтобы ты был во мне, – отзывается она. – Сегодня небезопасно.

Я в ответ лишь киваю. Услышал и понял. Входить без защиты можно, кончать – нет. Прокручиваю в голове навязчивое желание сделать по-своему: заклеймить своим семенем, сделать ей ребёнка, захватить, присвоить, забрать домой, – но не могу предать её доверие. Хочу, чтобы всё было обоюдно. Хочу, чтобы она испытывала те же желания.

Сливаюсь с ней в поцелуе, подхватывая под бёдра, и медленно наполняю – плоть к плоти – собой. Направляю её в неторопливом ритме, глядя, как покачивается в ритм толчков её грудь.

Арина сжимает пальцами свои соски и ласкает.

– Хорошо, – выдыхаю со стоном, и она возвращает руки на мои плечи.

Не покидая её тела, устраиваюсь на полке и делаю то, что она просит: уделяю внимание розовым сморщенным бусинкам. Целую, вбираю в рот, раскатываю на языке и покусываю. Это доставляет удовольствие нам обоим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Её грудь – моя эрогенная зона. Я испытываю настоящее наслаждение. Возбуждаюсь. Схожу с ума. Особенно вот так – когда обхватываю потяжелевшие груди уверенного пятого размера ладонями, сжимаю у своего лица и ласкаю одновременно оба соска. Провожу языком, облизывая, сжимаю зубами плотные бусины, сосу, перекатывая их во рту. А она тонет-тонет-тонет и льнёт ближе к моим губам, увеличивая амплитуду колебаний, выгибаясь в пояснице, отклоняет голову назад, ниже, пока не сгорает в костре чувств и не начинает трепыхаться в моих руках.

Моя. Исключительная. Великолепная. Единственная.

Для меня вылепленная.

Только моя.

27. Питер

Арина уютно располагается на моей груди, слева, у сердца. Она и есть моё сердце.

Наконец затихает, но тут же нетерпеливо ворочается, переворачивается