Но вот в магазине Дрозда закончились патроны. Пока он его менял, установилось затишье. Двое охранников тут же выскочили из укрытия, видать, спешили на выручку пахану. И подставились под Серегу. Пуля досталась долговязому парню в кожаной коричневой куртке по прозвищу Мотя — он лишь недавно появился в свите вора в законе. Мотя неуклюже повалился на правый бок, потом начал отползать назад за машину.

В этот момент наконец появился Лука. Он затормозил метрах в двадцати от красной «девятки». Выскочил из машины с автоматом наперевес и шарахнул по «девятке» из подствольника. Взорвалось как раз там, куда отполз Мотя. Вверх взметнулись ошметки тела и куски одежды. Второго охранника сшибло взрывной волной с ног. Помповое ружье выпало у него из рук. Он был в шоке. Лежа, зажимал уши ладонями и оцепенело смотрел на Луку. Смотрел секунд пять — не больше. За эти пять секунд Лука сделал несколько шагов в его сторону и в упор прошил автоматной очередью.

Наступила неестественная звенящая тишина. Воздух наполнялся запахом жженой резины. Обе подбитые машины были едва различимы в густом дыму, который тянуло ветром прямо на коттедж, где сидели Серега с Михалычем. И сквозь эти черные клубы слезящимися от едкой гари глазами Серега вдруг увидел убегавшего человека. Он бежал заснеженным берегом Ахтубы в пальто нараспашку в сторону сараев, видневшихся впереди. Он был уже далеко от горящих машин. У Рогачева внутри что-то оборвалось. Неужели Ереванский? Разгоряченные перестрелкой с охранниками, они с Михалычем совсем забыли про того, кто оставался в «Линкольне» и ломился в заклинившую дверь.

— Упустили! — взвыл от досады Серега.

Он выхватил у Дрозда автомат и, вскочив на подоконник, сиганул вниз. Он понимал, что не догонит беглеца. Тот был уже почти у сараев. А там, в сараях, ищи его… Но самое главное даже не эти поиски, а затраченное на них время. Каждая лишняя секунда теперь работала против Рогачева и его людей. В любой момент сюда могли нагрянуть менты — наверняка эхо взрывов и звуки стрельбы были слышны далеко в окрестностях.

И все-таки Серега рванулся сквозь дым за убегающим человеком в пальто. Он хотел хоть пару пуль выпустить ему вдогонку. Он был в полном отчаянии и надеялся только на чудо.

Сзади завизжали тормоза. Рогачев на бегу обернулся и заметил машину — из-за поворота прямо на него вырулил «уазик» защитного цвета. Водитель «уазика», увидев чадящие автомобили на дороге и вооруженных людей в масках, тут же дал задний ход.

Серега, не обращая внимания на случайного свидетеля, продолжал свой упрямый бег.

— Стой! Не дури! Все из-за тебя засыпемся, — слышал он крики бегущего следом Михалыча, но, конечно, и не думал на них реагировать. Он уже поравнялся с «Линкольном», наконец выскочил из дымного облака. И замер, как вкопанный. Прямо перед ним на черном снегу лежал Жора Ереванский. Он был жив. Его лицо перекосило от боли, рубашка и свитер на нем были задраны кверху, живот оголен. В нем зияла рана, и Ереванский промокал кровь на ней шелковым шарфом. Серега снял маску. Жора тут же оставил рану в покое. И не мигая уставился на него. Он не был удивлен. Его губы задрожали и скривились в презрительную усмешку, обнажив два ряда золотых зубов. Как будто перед ним не Серега стоял, а какое-то убогое мерзкое существо. Рогачев приблизился к вору в законе и ткнул его прямо в золотые коронки носком своего ботинка. Потом от души наступил ботинком Ереванскому на лицо. Но так и не сумел стереть этот последний презрительный оскал. Тогда Серега вставил в рот Жоре ствол автомата и нажал на курок. Своей кровью Ереванский забрызгал ему все ботинки.

Все остальное потом всплывало в Серегиной памяти скомкано и расплывчато, как в чаду. Вот они на бешеной скорости с Михалычем и Лукой рвут когти с места боя на угнанной «Ниве» — Серега при этом очищает ботинки от крови салфеткой. Вот бегут, побросав оружие, к резервной машине, уже давно разогретой Маргелом. Вот весело и нервно, распивая коньяк из горла и зычно смеясь, мчатся по мосту через Волгу навстречу милицейским машинам с мигалками и сиренами. Потом спасительный хаос волгоградских улиц и тупые пьяные анекдоты Михалыча про киллеров. Потом жаркие объятия Анны Бланк — ни о чем не подозревающей виновницы всего этого торжества. Дальше — холодный обжигающий душ, кофе в постель и упрямая бессонница, вопреки двойной дозе успокоительного. Ну и, наконец, остаток ночи в казино «Олимп».

…Когда лицо женщины-крупье порозовело в первых лучах восходящего зимнего солнца, Серега метнул в последний раз десять фишек на красное и, проиграв последние 150 долларов, с видом победителя встал из-за стола. Посмотрел на свои руки так, будто видел их в первый раз, поправил золотые часы на запястье, усмехнулся и направился в гардероб. Потом упал на заднее сиденье такси и поехал сдаваться в милицию…

Утро для Геннадия Каурова наступило в 6:15. Разбуженный криками первых петухов и голосами первых прохожих на улице, он вспомнил, что в деревнях люди встают немыслимо рано. Долго вслушивался, даже внюхивался в тишину за церковным окном перед тем, как выбраться наружу. Ноги сами принесли его к продмагу, но тот открывался только в 9 утра. И Кауров побрел наугад. Шел до тех пор, пока дорога, превратившись в тропинку, не привела его на вершину кургана. Он и был той возвышенностью, которую Геннадий не увидел, но смутно почувствовал ночью перед тем, как до смерти испугаться и едва не кончить себе в штаны.

Мучаясь ожиданием, он вытоптал в снегу порядочную площадку вокруг большого гранитного валуна, занесенного на курган неведомой силой. Смотрел на просыпающуюся станицу Островскую. Огней в окнах становилось все больше. Сверху сквозь черноту уже проступала синева. Неотвратимо надвигался рассвет. В нем растворялись одинокие звезды и остатки ночного кауровского наваждения…

…Ассортимент продуктов в магазине Геннадия не удовлетворил. Он купил полбуханки черствого ржаного хлеба, 400 граммов колбасы, напоминающей внешним видом грубый картон, сразу три «Сникерса» и бутылку пива «Волжанин». Покончив с колбасой и «Волжанином» прямо на крыльце магазина, Кауров снова стал прежним, уверенным в себе индивидуумом.

— Уважаемая, люди по фамилии Черные проживают в Островской? — обратился он к пожилой продавщице. Решил, что та, хотя бы в силу профессии, должна всех тут в округе знать. Но продавщица никаких Черных не знала. А заодно и никаких Кауровых. Что же делать? Мозг лихорадочно заработал. Мозг отказывался верить, что он зря притащился в эту глухомань и провел здесь дурацкую жуткую ночь.

— Кто тут у вас самый старый? — поинтересовался Кауров от безысходности.

Продавщица подозрительно уставилась на него.

— Зачем это тебе?

— Видите ли, я следы родственников ищу. Они раньше жили здесь. Может, хоть старики вспомнят их.

— А в какие года жили?

— Ну в 20-е… — неуверенно произнес Геннадий.

— Дед Матвей, дед Фока, Матрена Коломийцева, Евдоха Клочкова, — принялась перечислять продавец. — Есть еще дед Панкрат Чудилин. Он самый старый из всех. Лет уж, поди, девяносто с гаком. Только он из ума выжил. А больше никто про те года и не расскажет тебе. Вот если б ты пару лет назад приехал… Многие старики были живы еще.