Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Массу всего.
– Например?
– Она говорила, что у тебя наглое тело.
– Что это, к чертовой матери, означает?
– Сознайся, друг мой. Сознайся насчет Чарльза Аксиса. Сознайся в грехе гордыни.
– Мне не в чем сознаваться. А теперь отвернись, я оденусь. Слишком рано для твоих дешевых коанов.
Он молниеносно выкрутил мне руку в полунельсоне[119], выдернул меня из ностальгической постели и отволок к высоченному зеркалу в ванной. Таинственным образом ночной колпак прицепился к жесткому комку лобковых волос. Я закрыл глаза.
– Ой!
– Погляди. Погляди и сознайся. Сознайся, почему ты игнорировал Чарльза Аксиса.
– Нет.
Он сдавил свой профессиональный захват.
– О, о, о, пожалуйста. Помогите!
– Правду! Ты пренебрег купоном из-за греха гордыни, не так ли? Чарльза Аксиса тебе было мало. В своем алчном мозгу ты лелеял невысказанное желание. Ты хотел быть Голубым Жуком. Ты хотел быть Капитаном Марвелом. Ты хотел быть Гуттаперчевым Человеком. Робин[120]был для тебя недостаточно хорош, ты хотел быть Бэтменом.
– Ты сломаешь мне спину!
– Ты хотел стать Суперменом, никогда не бывшим Кларком Кентом[121]. Ты хотел жить на обложке комиксов. Ты хотел быть Ибисом Непобедимым, никогда не терявшим своего Ибижезла. Ты хотел, чтобы в небе между тобой и миром было написано ТРЕСЬ! ХРЯСТЬ! БЗДЫНЬ! ЫЫЙГ! ЫЫП! Стать Новым Человеком всего за пятнадцать минут в день – это для тебя совершенно ничего не значило. Сознайся!
– Больно! Больно! Да, да, я сознаюсь. Я хотел чудес! Я не хотел взбираться к победе по лестнице из купонов! Я хотел проснуться однажды с Рентгеновским Взглядом! Я сознаюсь!
– Хорошо.
Полунельсон превратился в объятие, и он притянул меня к себе. Очень ловкими были мои пальцы – там, в фаянсовом полумраке ванной моей тюрьмы. Расстегивая верхнюю пуговицу на его узких штанах без ремня, я смахнул ночной колпак. Он лежал между моими ногами и его туфлями, как осенний лист смоквы из нудистской утопии. Странная улыбка не покидала сочный рот Ф.
– Ах, друг мой, я так долго ждал этого признания.
Рука об руку мы шли по узким портовым улицам Монреаля. Мы смотрели, как огромные лавины пшеницы рушились в трюмы китайских балкеров. Мы видели геометрию чаек, что описывали правильные круги над вершинами мусорных куч. Мы наблюдали за огромными лайнерами, что уменьшались, ревя гудками вниз по Святому Лаврентию, превращались в сияющие берестяные каноэ, потом в белые шапки, потом в лиловый туман далеких гор.
– Почему ты все время так улыбаешься? У тебя лицо не болит?
– Я улыбаюсь, поскольку считаю, что достаточно тебя научил.
Рука об руку взбирались мы по улицам, ведущим на гору Мон-Рояль, которая и дала имя нашему городу. Никогда раньше магазины на улице Святой Катрин не цвели так ярко, а дневная толпа не клубилась так весело. Мне казалось, я вижу это впервые: краски дикие, будто первые всполохи краски на белой коже северного оленя.
– Давай купим вареных хот-догов в «Вулворте»[122].
– И съедим их на брудершафт, рискуя обляпаться горчицей.
Мы пошли через улицу Шербрук, на запад, к английской части города. Напряжение ощутилось сразу. На углу парка Лафонтен мы услышали лозунги демонстрантов[123].
– Quebec Libre![124]
– Quebec Oui, Ottawa Non![125]
– Merde a la reine d'angleterre![126]
– Елизавета, убирайся домой!
В газетах только что объявили, что королева Елизавета[127]намеревается посетить Канаду – государственный визит, назначенный на октябрь.
– Отвратительная толпа, Ф. Давай пойдем побыстрее.
– Нет, это прекрасная толпа.
– Почему?
– Потому что они думают, что они негры, а для человека в нашем веке это лучшее чувство.
Держа за руку, Ф. потащил меня к эпицентру волнений. На многих демонстрантах были майки с надписью «QUEBEC LIBRE». Я заметил, что у всех эрекция, включая женщин. От постамента к воодушевленной толпе обращался известный молодой кинорежиссер. У него была редкая бороденка типичного книжного червя, одет в грубую кожаную куртку, какие обычно видишь в L'Office National du Film[128]. Голос его звучал отчетливо. Приемом дзюдо Ф. заставил меня внимательно прислушаться.