В этих условиях правящая элита Российской империи была вынуждена теснейшим образом взаимодействовать внутри себя, цепляясь за машину государственного насилия. Это взаимодействие было намного более сильным, чем в элите любой другой страны мира того времени. Дворянству поневоле приходилось выстраивать эффективные технологии координации, целеполагания и господства по отношению к туземному населению, жившему бок о бок с новым народом. Благодаря этому, как мы считаем, именно в России родился Голем – надчеловеческий разум. Новый субъект психоистории. Именно в России возник Голем, а не в гораздо более развитых Англии, Франции или Голландии. Почему? Да потому что там государство уравновешивалось гражданским обществом, взаимодействовало с ним, зависело от него – а значит, обладало и гораздо меньшей внутренней свободой для развития. А в России власть колонизаторов-дворян оказалась самодовлеющей, ограниченной только своим произволом.

Что такое Голем и вообще големы? Это понятие ввели оригинальные мыслители А.Лазарчук и П.Лелик на заре перестройки в СССР. На протяжении всего «Третьего проекта» вы будете постоянно сталкиваться с этим пугающим явлением психоистории. Големы есть системы, созданные на основе механизмов управления и состоящие из людей. Они обладают элементами разумного поведения. В своем блестящем эссе «Голем тоже хочет жить», посвященном бюрократической системе СССР 1930-1950-х годов наши мыслители наглядно показали, что сложные, самодостаточные чиновничьи системы выказывают поведение, схожее с поведением живых, а зачастую и разумных существ. Мы утверждаем, что Голем появился не в СССР 30-х годов, а в Российской империи XVIII столетия. Высшие этажи государственного аппарата сложились в Голем, и именно тогда он начал проявлять качества квазиразумного существа, своеобразного надличностного интеллекта со своими интересами, логикой поведения, импринтами и инстинктом самосохранения. С тех пор государство наше стало интересовать лишь оно само. Население для Голема превратилось в то, что обеспечивает его безбедное существование. Человек в системе Голема превратился из смысла в ресурс, в строительный материал и питательную среду.

Выбирая путь «Северной Пальмиры» и пытаясь похоронить навсегда принципы Святой Руси, Петр, конечно, и ведать не мог о рождении Голема. Он и понятия не имел о том, что это такое. Ему нравилась Европа и ее достижения. Он с ужасом вспоминал детские годы в страшной, бунтующей Москве (а он видел два жестоких стрелецких мятежа). Как и многие реформаторы после него, Петр хотел из дикой и неустроенной России создать чистые Нидерланды, процветающую Британию, веселую Францию. А вместо этого родился Голем!

Зачем Петр Великий поднял Россию на дыбы? И что в итоге получилось?

Мы все знаем о блестящем военном прошлом нашей Империи. Мы гордимся славными победами русской армии и доблестного флота под Андреевским флагом над шведами, турками, пруссаками и французами. Битвы при Полтаве и Бородине, под Ларгой и Кагулом, взятие Измаила и оборона Севастополя, походы в Италию, Францию и на Балканы, морские сражения при Чесме, Наварине и Синопе – все это наша гордость.

Но при этом, друзья, Российская империя оставалась страной глубоко несамостоятельной, которую другие силы использовали в своих интересах. Главные роли, которые довелось играть Северной Пальмире – это «дойная корова» (ресурсно-сырьевой придаток) для развитых стран, «пушечное мясо» для экономически развитого ядра Западного мира и внешний регулятор мировых процессов.

Прежде всего несамостоятельная, ведомая роль Российской империи объяснялась ее экономической немощью. Будучи военным гигантом, в мировую экономику Россия вошла как неразвитая окраина, периферия.

Был в Советской России такой выдающийся историк – Михаил Покровский, кумир 1920-х годов. Старую Россию он откровенно не любил, за что и угодил в опалу при Сталине. Тогда это было оправдано: Красный император возрождал патриотизм вместо ленинского интернационализма и принципа «пролетарий не имеет родины». Сталин искал опоры в прошлом, и ему были не ко двору критики России, пускай даже и справедливые. Того требовали неотложные интересы выживания страны. Однако М.Покровский все же кое в чем был глубоко прав. И сегодня, когда старая Россия умирает, а рецепты сталинского подъема патриотизма уже не работают, нам очень важно изучить одну из теорий Покровского – теорию о России как о периферийной империи. Покровский говорил:

«Банкротство петровской системы заключалось не в том, что ценой разорения страны Россия была возведена в ранг европейской державы, а в том, что, несмотря на разорение страны, и эта цель не была достигнута…»

В нынешней РФ популяризатором и продолжателем учения Покровского выступил Борис Кагарлицкий в своей книге «Периферийная империя». Вот что он пишет:

«Историческая трагедия петровских реформ состоит в том, что, решая проблемы технической отсталости и культурной изоляции, они еще больше встраивали Россию в формирующуюся мировую систему, закрепляя как раз периферийное положение страны» (Борис Кагарлицкий. «Периферийная империя» – Москва, 2003, с.227).

Вся история России после Петра – это непрекращающиеся попытки преодолеть отставание от мировых лидеров. Попытки, неизменно заканчивавшиеся еще более глубокой вовлеченностью России в мировую систему, все более определенным ее позиционированием в качестве периферийной страны, зависящей от мировых лидеров. Чтобы подтвердить этот вывод, Кагарлицкий приводит любопытные цифры.

«Внешняя торговля России при Петре Великом выросла в 8-10 раз. Основная часть ее приходилась на Англию и Голландию… Голландцы, имея торговый, а англичане – еще и военный договор со Швецией, вооружали и обучали войско Петра…»

Это к тому, что Россия и Швеция при Петре жестоко воевали друг с другом. А экономические лидеры Запада тех времен, британцы и голландцы, нас при том умело использовали. Да только ли нас со шведами? Тут и Польша в компанию «придатков» угодила.

«…И Россия, и Польша вошли в мировую систему именно как поставщики дешевого сырья и продовольствия. Но именно потому, что в конечном счете эта роль не предполагала больших выгод, обе страны были обречены на жесточайшую борьбу между собой, стремясь максимизировать те немногие преимущества, которое давало их участие в мировой торговле… По существу, они боролись за одно и то же место в мировой системе. И если в шестнадцатом веке Россия катастрофически проиграла первый этап этой борьбы, оказавшись на грани полной катастрофы, то в восемнадцатом веке она не только взяла реванш, но и обрекла Польшу на экономическую и политическую деградацию, а позднее – и на потерю политической независимости. Подъем России сопровождался упадком Польши… Раздел Польши закрепил положение России в мироэкономике как ведущего поставщика дешевого сырья и зерна…

Крепостническая Россия в XVIII веке оставалась для Запада крупнейшим поставщиком сельскохозяйственных товаров, сырья и полуфабрикатов. Причем львиная доля российского экспорта приходилась на буржуазные страны – Англию и Голландию.

На долю Англии приходилась в XVIII веке почти половина внешней торговли Российской империи, а в 30-е годы восемнадцатого века – даже более половины. Поставки русского сырья имели для Британии стратегическое значение. Единственно доступной альтернативой для Англии была торговля с североамериканскими колониями, однако здесь дела шли не самым благоприятным образом. Лондонское правительство неоднократно пыталось увеличить поставки из Америки, но без особого успеха…»