Дети уже подходили к своей поляне, когда до них донеслись вопли Гранаха, перемежающиеся паузами: вопль — пауза — вопль — пауза — вопль — и низким нервным рычанием Собака. Том опустил корзину на землю и бросился бежать: ну вот, он так и знал, что зверь окажется не таким безобидным, как казалось, — в конце концов, он хищник, они убедились в этом во время охоты, и нельзя, нельзя было оставлять с ним двоих беззащитных детей, мало ли чем Гранах мог его рассердить…

Том первым добежал до поляны и замер. Собак свирепо рычал на огромного, в два раза больше его самого, зверя с коричневой шкурой. Зверь стоял на задних лапах, а на его передних лапах Том заметил страшные желтые когти, готовые к атаке; Собак скалил зубы и бил лапой оземь, не позволяя чудищу броситься вперед. Позади Собака ни живы ни мертвы застыли Гранах и Лу — глаза ее были широко распахнуты, но на этот раз не от видений, а от ужаса. Услышав сзади шаги, Гранах перестал вопить и обернулся.

Все произошло в одно мгновение: Собак сделал два шага вперед, чужой зверь все никак не мог решить, нападать или нет, потом все-таки развернулся и потрусил в чащу, окруженный тучей мух, жужжащих над его грязной спутанной шерстью… Но Собак вдруг сорвался с места, в три прыжка обогнал чудище и вцепился зубами ему в горло. Зверь рухнул навзничь, желтые когти бессильно проскребли по земле, и из разорванного горла на траву хлынула черная кровь. Собак попятился, запрокинул голову и завыл, потом затрусил к Гранаху и улегся у его ног, ожидая заслуженной похвалы, которая последовала после некоторого промедления.

Мертвый зверь оказался таким тяжелым, что нечего было и думать о том, чтобы сдвинуть его с места. Том трудился весь день, сдирая шкуру и разделывая тушу на части; а вечером пришлось рыть яму, чтобы закопать зловонные остатки, пока на них не слетелись все окрестные мухи. С помощью Глора и Дуду он растянул звериную шкуру между деревьями, для просушки — на краю поляны, но все же подальше от дома, чтобы не долетал запах; мясо же было зажарено на костре, оно оказалось вполне съедобным.

Была уже глубокая ночь, когда Том, после купания в ручье — ему долго пришлось смывать с себя грязь, кровь и вонь убитого зверя, — повалился на землю у костра. Он так устал, что даже не чувствовал голода. Собак грыз огромную кость, выбранную специально для него из груды звериных остатков. Никто не ложился спать: случившееся днем было слишком значимо и требовало обсуждения.

— По-моему, это был медведь, — сказал Ноль-Семь.

— Да нет, медведи хорошие, — возразила ему Орла. — Это было чудовище.

— И наш Собак его убил! Он защитил нас и убил чудовище! — Гранах все это время молчал, только сейчас начал отходить от немоты.

— Значит, не такой уж он и хороший, — заметил Дуду и недоверчиво отодвинулся. Он и раньше старался держаться от Собака подальше, даже когда все считали его мирным травоядным, который разве что изредка может угоститься мелкой дичью.

— Нет, он теперь даже лучше, — сказала Орла. — Потому что он защищает нас. Он мог бы покусать нас всех и даже съесть, если бы захотел, — мы же мягче и вкуснее этого чудовища, правда? А он никогда, никогда, никогда этого не сделал. Собак теперь даже лучше, потому что он плохой только с плохими.

— Ты права, Орла, — Том потрепал ее по волосам. — Нам повезло, что у нас есть Собак.

«Нам повезло», — повторил он про себя, укладываясь спать, как всегда, последним. Лес полон самых разных зверей. Хорошо, что до сих пор они об этом не задумывались. Но теперь это всем ясно. Теперь пришел страх. Что делать? Как его победить? Один Собак, хоть он и герой — кровожадный герой, — тут не поможет. Страх опасен. Он ползет, подбирается незаметно. У него нет когтей, но есть множество жал. Страх постепенно забирает тебя, твою сущность. Том хорошо помнил это чувство. Лишь поборов его, он смог изменить свою жизнь. Зная, что такое страх, он сможет с ним справиться. Но остальные?

Удастся ли это детям именно сейчас, когда они только что избавились от своего страха? От этой мысли сон унес Тома в черноту, туда, где ничего нет, даже тишины…

* * *

— Да, но…

— Хватит ворчать. Да что с тобой такое? С ними все в порядке, они справляются, молодцы, даже чудища им нипочем. Они еще и подружились с ужасным монстром, который, вместо того чтобы слопать их всех в один присест, ведет себя как ягненок, наперекор своей природе. У нас тут тоже все хорошо: никто ничего не заметил, мы можем и дальше наслаждаться спектаклем. Что тебе еще надо? — Рубен облизал пальцы: на Севере снова стали производить шоколад — шоколад! — и в рекламных целях отправили целых сорок ящиков в Лагерь, для детей: потому что «дети — это будущее». Большую часть шоколада Мак-Камп поменял на оружие и прочие нужные железяки, так что она была погружена в астерлеты и полетела в Иные миры, но один ящик был все же более или менее справедливо поделен между Смотрителями. Джонас к своей доле даже не притронулся, так что в конце концов она тоже досталась Рубену.

— Не знаю. Но что-то тут не так. Слишком все гладко.

Взгляни на Тома. Что-то его беспокоит. Хотелось бы мне знать, что…

— А эта твоя механическая букашка не запрограммирована на чтение чужих мыслей, а? — Рубен прищелкнул языком и слизнул с губ шоколадные крошки.

— Не говори глупостей, Рубен. Чудо, что астериальные батарейки вообще еще держатся.

— Раз держатся, то и нечего переживать. Лучше готовься к следующей серии. А если в ней произойдет что-то неожиданное — ну и прекрасно, ведь именно этого ждешь от хорошего сериала.

Джонас покачал головой. Бездействие раздражало его. Он давно перестал бегать по утрам три круга вокруг Лагеря — еще и потому, что, несмотря на ранний час, случалось, что какой-нибудь ребенок как раз выползал из своей Скорлупы и таращился на бегуна широко распахнутыми глазами. Они всегда чего-то просили, эти глаза. А Джонас ничего не мог им дать и ничего не мог ответить.

* * *

— Это время, — сказал Том.

Отметки на стволе большого дерева казались царапинами от лап какого-то зверька. Их было бесчисленное множество, одна над другой, в ряд. Целая башня отметок.

— Что такое «время»? — спросил Глор.

— Ну, это — сколько дней мы провели здесь, на нашей поляне.

— Здесь, дома, — поправила его Орла.

— Здесь, дома, — с улыбкой повторил Том. — Я начал делать отметки с того дня, когда мы смастерили загон для Собака, то есть это не все дни, которые мы провели вне Лагеря. Не хватает первых — мы тогда были все время в пути. Но когда мы решили остаться здесь…

— Мы решили! — перебила его Нинне. — А ты не решал. Ты сначала не хотел.

— Да, вы решили, — не стал спорить Том. — А я просто с вами согласился. И когда мы уже остались здесь, я понял, что нужно как-то отмечать время.

— Что это такое — время? — опять спросил Глор. — Вот ты отмечаешь дни, и что это меняет? Зачем это нужно?

— Это нужно, чтобы знать, как долго мы уже здесь находимся. И не пора ли идти дальше. Искать что-то новое.