Перед обедом пришла его мать, итальянка; она работает прислугой в доме Джеффри Векслера, бизнесмена из Бостона; у него на острове дом. Она очень волновалась за сына, и я пытался успокоить ее. Сказал, что мальчик очень крепкий и что он молодец. Но она плохо говорит по-английски и, конечно, не поняла и половины из того, что я сказал.

Его маленькая подружка пришла после обеда — это дочь Векслеров. Она была так встревожена, что я разрешил ей зайти к мальчику на минуту. Мэллори выглядит очень взрослой для своих лет и, по-моему, очень любит его. К тому же она обязана ему жизнью. Если бы не он, она бы утонула.

21 сентября 1972 года

Наверное, вчера я был слишком оптимистичен. Сегодня утром долго расспрашивал Натана: его речь бессвязна. И я думаю, не последствия ли это несчастного случая. С другой стороны, ребенок симпатичный, у него богатый словарный запас и он хорошо выражает мысли для своего возраста. Я записал наш разговор на магнитофон. Не знаю, что и думать.

Запись… Должен же он ее услышать! Натан подошел к другой полке, с картонными коробками, полными кассет, и с таким рвением принялся рыться в них, что перевернул добрую половину. Наконец нашел кассету с пометкой: «21.09.72». На столе обнаружил возле компьютера магнитофон; вставил кассету и через несколько секунд услышал голоса из прошлого.

Гудрич заговорил первым, стараясь казаться веселым:

«Привет, чемпион!» — «Здравствуйте».

Натан совсем забыл, как звучал его голос в детстве.

«Хорошо спал?» — «Да».

На заднем плане послышался шум каталки — Гудрич, должно быть, собирался его обследовать. Он задал несколько обычных вопросов о самочувствии, потом спросил: «Ты помнишь о том, что произошло?» — «Вы говорите о несчастном случае?» — «Да, расскажи мне».

Мальчик молчал, и Гудрич повторил просьбу: «Расскажи мне, хорошо?»

После паузы Натан услышал:

«Я знаю, что был мертв». — «Что?» — «Я знаю, что был мертв». — «Почему ты так думаешь?» — «Потому что вы так сказали». — «Я тебя не понимаю». — «Когда меня привезли на носилках, вы сказали, что я мертв». — «Гм… я не говорил этого, а даже если говорил, ты не мог меня слышать». — «Нет, я слышал, я был снаружи своего тела и смотрел на вас». — «Что ты такое говоришь?» — «Вы громко прокричали слова, которые я не понял». — «Понимаешь…»

Но мальчик перебил его: «Медсестра толкнула тележку, на которой лежали два инструмента. Вы их потерли друг о друга и приложили к моей груди. Потом вы закричали: „Разряд!“ — и вес мое тело приподнялось».

Натан слушал настойчивый голос — свой собственный, и это совсем выбило его из колеи. Хотел остановить запись, предчувствуя, что, если продолжать, это принесет ему только страдания, однако острое любопытство все же пересилило.

«Откуда ты все это знаешь? Кто тебе рассказал?» — «Никто. Я парил под потолком и все видел. Я мог летать над всей больницей». — «Думаю, ты бредишь».

Мальчик замолчал, снова наступила тишина. Потом Гудрич заговорил недоверчивым тоном: «Что ты видел потом?»

Пауза. Ответ: «Я больше не хочу с вами разговаривать». — «Послушай, мне жаль. Я не хотел тебя обидеть, но то, что ты мне рассказываешь, так удивительно, что мне трудно поверить. Давай, расскажи мне, что еще ты видел, чемпион!» — «Я мчался по туннелю на очень большой скорости…»

И снова пауза, потом Гаррет настойчиво произнес: «Я слушаю тебя!» — «Когда я был в туннеле, то увидел всю свою жизнь до несчастного случая и людей. Я думаю, они были мертвы». — «Мертвые люди? Что они там делали?» — «Они помогали мне пройти туннель». — «А что было в конце туннеля?» — «Я не смогу это описать». — «Постарайся, прошу тебя».

Мальчик продолжал, голос его становился все тверже: «Белый свет, одновременно мягкий и мощный». — «Рассказывай дальше!» — «Я знал, что умираю. Я хотел погрузиться в этот свет, но там была как будто дверь, которая мешала мне сделать это». — «Что было перед этой дверью?» — «Я не смогу объяснить». — «Постарайся, чемпион, пожалуйста!»

Голос Гудрича звучал умоляюще, и, помолчав немного, мальчик продолжал: «Там были существа». — «Существа?» — «Одно из них открыло дверь, чтобы пропустить меня в свет». — «Тебе было страшно?» — «Нет, наоборот. Мне было хорошо».

Гудрич не понимал больше логику ребенка. «Но ты ведь знал, что умираешь». — «Да, но это меня не волновало. И потом…» — «Продолжай, Натан!» — «Я чувствовал, что мне оставили выбор…» — «Что ты хочешь сказать?» — «Мне разрешили не умирать, если я не готов». — «И ты выбрал жизнь?» — «Нет, я хотел умереть. Мне было так хорошо в этом свете». — «Как ты можешь так говорить?» — «Я хотел раствориться в свете». — «Почему?» — «Она именно такая». — «Кто — она?» — «Смерть». — «И почему ты не мертв?» — «Потому что в последнюю секунду мне показали одно видение и я решил вернуться». — «Что это было за видение?»

Натан услышал еле слышный ответ: «Мне стало жаль». — «Чего?» — «Это вас не касается». — «Что это было, Натан?» — «Это вас не касается. Извините». — «Нет проблем, чемпион, нет проблем. Каждый имеет право на свои секреты».

Запись остановилась; Натан плакал, теплые слезы безудержно текли по щекам — так плачут только дети. Потом овладел собой и нажал на кнопку перемотки вперед, но дальше пленка оказалась чистой. Он снова погрузился в чтение журнала.

23 сентября 1972 года

Два дня я не переставал думать о словах Натана и не могу понять, как он сумел так подробно описать то, что мы делали, когда пытались спасти его. Как будто он вернулся из потустороннего мира.

Никогда не слышал ничего подобного ни от одного из пациентов, тем более от ребенка. Хотелось бы обсудить это с коллегами, но боюсь, как бы эта тема не оказалась запретной в медицинской среде.

Конечно, есть мисс Кюблер-Росс, из больницы в Биллингсе. Помню, прочел о ней статью в журнале «Лайф»: она разработала курс лекций об опыте умирания, которым поделились с ней больные. Статья вызвала шум, автор получила ученую степень. Думаю вот, не связаться ли с ней.

25 сентября 1972 года

Мальчика выписали сегодня. Общее состояние удовлетворительное, я не мог оставлять его здесь дольше. Вчера вечером попытался снова подступиться к нему, но он закрылся, как улитка в своей раковине, и я думаю, что больше не смогу что-то из него вытащить. Когда за ним пришла мать, я спросил у нее, говорит ли она с сыном об ангелах или о рае. Она уверила меня, что нет, и я не стал настаивать.

Подарил Натану проигрыватель и диск Лен-нона.

В комнате стало темно. Было холодно, но Натан этого не чувствовал. Он погрузился в свое прошлое, в детство, которое, как ему казалось, забыл. Он не слышал, как возле дома остановилась машина. Внезапно кто-то включил в кабинете свет. Натан так и подскочил на месте и выжидающе уставился на дверь.

Почему вы боитесь своего последнего дня? Он приближает вас к смерти не больше, чем любой другой день вашей жизни. Не последний шаг создает усталость: он лишь обнаруживает ее.