— Ты вмешиваешься в мою жизнь.

— Ты вмешался в мою когда-то. Если бы того не было, я бы не чувствовала необходимости сделать этот шаг.

— Вот этого как раз я и не понимаю. Почему все это для тебя так необходимо?

— Я уже сказала тебе. Я не допущу, чтобы ты стал свекром моей племянницы.

— Что ж ты так беспокоишься о ней?

— Как же иначе? Маргарет с тобой не тягаться. Не думаю, что ты послушаешь и Ботинки.

Она устремила на него твердый неподвижный взгляд.

— Да, кстати, о Ботинках. Мы уже с тобой родственники. Через него. Поэтому Джош и Эрин… Четвероюродные или пятиюродные кузены? Да, кажется, так. Ничего, закон допускает такие браки.

— Я не допускаю. Пойми, я не допускаю.

Он наклонился к ней через весь стол:

— Теперь ты слушай меня внимательно. По мне пусть Джош веселится со своей крошкой кузиной так, как ему понравится. Я и пальцем не пошевельну, чтобы помешать ему. Если ему удастся затащить ее в постель — тем больше ему почета. Это докажет, что он мой сын. Ты можешь тут раздуваться передо мной сколько угодно. Мне плевать. Если тебе дорога еще твоя нежная попка, будь очень осторожна с той информацией, которой ты обладаешь. Если станешь играть со мной, леди, я сделаю так, что ты будешь лечиться до конца жизни, А может, тебе сразу наступит конец.

Рива поднялась из-за стола и грациозно бросила салфетку на тарелку.

— Странно ты подбираешь слова, — сказала она. — И странно обращаешься с женщинами. Ты настоящий убийца женщин.

— Рива! — пробормотал Эдисон, резко изменившись в лице. — Рива!

Она пошла прочь, не оглядываясь. В его последних словах прозвучало что-то среднее между яростью и испугом. Она услышала, как за спиной звякнуло серебро приборов. Похоже, с таким шумом он встал из-за стола. Похоже, он шел за ней.

Это немыслимо! Преследовать ее по залу ресторана, на глазах у всех! Она ускорила шаг, лавируя между столиками, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Сзади она услышала топот ног Эдисона, его невнятные извинения. Впереди была лестница. Она бегом спустилась по ней и оказалась в нижнем зале, где множество людей наслаждались роскошными обедами. Наверняка там был кто-то из ее друзей или просто знакомых, но у нее не было времени шарить глазами по залу, она устремилась прямо к выходу из ресторана.

Метрдотель стоял за своей конторкой. Рива на ходу окликнула его и сказала:

— Прошу прощения, но мне понадобилось уйти. Возникла срочная необходимость. Мистер Галлант позаботится о счете.

Человек за конторкой торжественно кивнул, как будто убегающий из ресторана человек — обычное явление. Затем он двинулся на перехват Эдисона.

Рива прошла через распахнутые двери и оказалась на улице. Джордж поджидал ё лимузине чуть поодаль. Едва завидев хозяйку, он тронул машину и подъехал прямо к ней. Не подвел. Она сама открыла дверцу и села. Лимузин тут же рванул с места. Обернувшись, она увидела, как из ресторана выбежали Эдисон и державший его за руку метрдотель. Они смотрели вслед удаляющемуся автомобилю.

Погоня за ней демократического кандидата в губернаторы, да и само ее бегство, выглядело со стороны чрезвычайно глупо. Она должна была бы радоваться, что так своевольно обошлась с Галлантом, но вместо этого ее не покидало ощущение совершенной ошибки.

Со стороны казалось, что Анна Галлант увлечена поисками подходящей покупки в антикварных лавочках. Она ходила взад-вперед по всему Ройял-стриту, заглядывая то в одну дверь, то в другую. Прошлась по Шартр, затем вернулась на Ройял. Она брала в руки то фарфор, то серебро, клала на место. Ее пальцы скользили по поверхностям старинных столов из атласного или черного дерева. Она с восторженной улыбкой на устах слушала густой, сочный перезвон часов, по которым жил сам Людовик XV. В особенности, если верить в то, что ею двигал интерес к покупкам, она приглядывалась к ювелирным изделиям, этому вечному утешению жен, оставленных вниманием и лаской мужей. На самом же деле она просто искала приключений.

Это была игра по сценарию «А что, если…». Она с упоением предавалась сейчас этой игре. Что, если ее похитят и она окажется на палубе корабля, совершающего плавание до какого-нибудь далекого иностранного порта? Что, если ею заинтересуется какой-нибудь крупный мафиози? Тогда к ней незаметно подъедет черный лимузин, и сильные руки втащут ее в салон с занавешенными окнами… Что, если внезапно раскроется стена дома и из трещины появится джентльмен в наряде середины девятнадцатого века? Он возьмет ее на руки и исчезнет с ней в романтическом прошлом, откуда нет возврата…

Все это, разумеется, было чистой фантазией. Она и не рассчитывала, что с ней случится что-нибудь подобное. А даже если и случилось бы, то получить от этого удовольствие ей помешала бы скованность, боязнь последствий и вообще… Да и с какой стати этому случаться именно с ней? Ведь никогда в ее жизни ничего подобного не было. И не будет.

Несмотря на это, она получала огромное удовлетворение от прогулок по французскому кварталу Нового Орлеана. Здесь, бывало, случалось много опасного и загадочного. Раньше это место называли Греховным Городом, позже Городом Оставленной Осторожности и, наконец, Городом Великого Пофигизма. «Пусть катятся добрые времена!» В этой фразе заключалась вся философия и основной лозунг Нового Орлеана. Казалось, здесь все возможно.

Эдисон не одобрял ее прогулок по этим местам. Впрочем, она была уверена, что такое его отношение было продиктовано вовсе не заботой о ее безопасности, а страхом за то, что она ввяжется в какую-нибудь историю, которую потом придется расхлебывать ему. Он не одобрял, но и не запрещал ей ходить сюда. Она полагала, что в этом выражается его тайное желание избавиться от нее.

Новый Орлеан имел вообще-то дурную репутацию с точки зрения криминала. Особенно его французский квартал. Здесь были такие боковые улочки, в которые она боялась заглядывать даже при свете дня, не то чтобы рисковать ходить там ночью. Дело заключалось в том, что ей вполне хватало слабого, едва ощутимого чувства риска. Достаточно прогулок по Шартр-, Ройял — или Бурбон-стрит. Дурного здесь ждать не приходилось: всегда слишком много туристов и полицейских патрулей.

Она любила этот квартал: запахи жарящейся морской еды, жженого сахара, исходившие из многих здешних ресторанов, горькая острота горчицы, доносившаяся от будок, в которых обосновались торговцы «горячими собаками», еле слышный шелест листвы и аромат цветов, долетавшие из дворов. Наконец, особый запах старинных книг, антиквариата, различных ароматических смесей и снадобий, любовного масла, происходивший из распахнутых дверей множества лавок и лавчонок. И всегда — дуновение реки, которая мерно катила свои воды через холмы мусора и ила на дне. Контрасты были свойственны кварталу: увитые плющом и папоротником балконы с ажурными перилами из кованой стали, где на столах танцевали почти обнаженные мужчины и женщины, роскошные отели, приткнувшиеся к ним маленькие, грязные бары, хранители джаза, старинные обшарпанные стены несохранившегося женского монастыря или собора, а совсем рядом секс-шопы, неоновыми вывесками зазывающие покупателей.