– Еще один навязался на мою голову, – тихо пробурчала Нина и перевела взгляд на заднее сиденье, где, свернувшись в клубок, спал сыночек.

– Солнышко мое, – умилилась Нина, чувствуя, как тепло разливается по телу. – Мальчик мой родненький. – И тут же вспомнила перекошенное лицо свекрови, прибежавшей выяснять отношения.

– Мне с вами разговаривать не о чем, – отрезала она тогда. – А с Мишей мы решим, как оградить сына от вашего влияния.

– Хорошо, что он тебя бросил, дрянь манерная, и на Томочке женился, – зло осклабилась Мишкина мать.

– Конечно, хорошо, Зоя Федоровна, – с улыбкой согласилась Нина. – Просто счастье, что вы теперь мне никто.

Зойка ахнула, не ожидав отпора, и, виляя жирной задницей, поспешила со двора. Примерно через час прискакал понурый Ломакин. Он даже не пытался оправдать мать. А только бубнил на ухо:

– Ты же понимаешь, Нин!

Заглядывал в глаза да убирал назад непослушные вихры. Мишка тихой сапой так и остался. Сначала на ужин, а затем и до позднего вечера. Вызвался даже проводить до дома. Так и ехали кавалькадой. Но оказавшись во дворе на Московской, Нина порадовалась, что не стала гнать бывшего мужа.

На пассажирском сидении рядом с водителем встрепенулась сонная Фиби.

– Тихо, – цыкнула на любимицу Нина и, оббежав машину, попробовала разбудить Ромку. Но сыночек, наигравшись за целый день, спал как убитый. Рядом припарковался Рэндж Ломакина.

– Давай я его на этаж подниму, – поставил перед фактом бывший и, аккуратно подхватив сына, замер, ожидая, когда Нина возьмет Фибку и закроет машину.

– А ты свой автобус не запираешь? – осторожно уточнила Нина.

– А кому он сдался, – хмыкнул Ломакин, любовно оглядывая последнюю модель японского автопрома, а затем серьезно заметил: – Кто тронет, потом костей не соберет. Ты же знаешь...

– Ага, – кивнула Нина и заспешила вперед, гадая в душе, натравить ли бывшего на братьев Цесаркиных или не стоит.

«Не стану Косте-выродку уподобляться, а с Денисом сама справлюсь», – решила она, открывая входную дверь.

– Клади на диван, – махнула рукой в сторону своей комнаты. Михаил, на ходу разувшись, отнес сына на широкое велюровое ложе, доставшееся в наследство от Крутояровых.

– Хорошая хата, – заявил Ломакин, оглядывая новую собственность бывшей жены. – Очень круто! Молодец, Нинка! Горжусь тобой! Справедливость все-таки восторжествовала!

– Миш, не надо, – предостерегла Нина. – Нет нужды об этом болтать.

– Все равно ты молодец. – Ломакин неуклюже чмокнул бывшую жену в висок и засобирался домой.

Закрыв за ним дверь, Нина уселась на краешек дивана, где уже минут десять притворялся спящим самый лучший мальчик на свете, и тихонечко позвала.

– Теперь, маленькая хитрушка, можешь открыть глаза. Папа уехал.

– Уехал? – разочарованно протянул сын. – А я думал, вы помиритесь!

– Рома, – предупредила Нина. – Тебя любят и папа, и мама, и это главное.

– Папа тебя тоже любит. А бабушка Зоя – нет. Она тебя называет мерзавкой, а меня дебильчиком.

– Не обращай внимания, мой хороший, – затормошила сына Нина. – Давай мыть ноги, чистить зубы и спать. Поздно уже.

Ища в сумке Ромкину зубную щетку, Нина махнула в сторону ванной и туалета.

– Иди пока … Там выключатель низко, ты дотянешься, – предупредила она. Сын понуро поплелся в туалет, захлопнул за собой дверь. А потом с визгом выскочил обратно, выключил свет и снова забежал, хлопая дверью.

– Да что же это такое? – поинтересовалась Нина, напустив на себя строгость. Она вышла в коридор и столкнулась с выбегающим из туалета сыном.

– Мама! – таинственно прошептал Ромка. – Там инопланетяне в унитазе! Посмотри.

– Ага, и Бэтмен из вентиляции выглядывает, – пробормотала Нина, заходя в темный санузел. И остолбенела, когда распахнутый зев фаянсового трона неожиданно загорелся бирюзовым свечением.

«Кот мне в рот, – мысленно выругалась Нина. – Цесаркин – придурок, зашла бы сама, точно умерла бы на месте!»

– Там разные цвета! – восторженно затараторил Ромка. – Давай выйдем и зайдем! Мама, пожалуйста!

Пришлось включиться в игру сына и вперед него выскочить в коридор. Затем вернуться. Теперь сияло зеленым. Потом красненьким. Когда же снова появилось бирюзовое свечение, Нина, улыбаясь, осведомилась у Ромки:

– Ты хоть пописать успел, маленький уфолог?

Сын, на минуту задержав дыхание, потупился.

– Испугался? – догадалась мать.

– Немножко, – пробормотал Ромка и уткнулся лицом ей в живот. – Я подумал, что, если там инопланетяне, они меня утащат.

Нина прижала сына к себе, потрепала по взъерошенным, как у отца, волосам и, заглянув в лицо своему маленькому глупому сыну, спокойно объяснила:

– Ромулька, это прибор такой, реагирующий на движение. А подсветка, чтобы ночью основной свет не включать.

А про себя подумала: «Цесаркин, поганый идиот! Я тебе устрою».

И, уложив сына спать, тихо выскользнула из квартиры.

Этим утром Цесаркин проснулся рано, хоть допоздна караулил Арахну. Он увещевал сам себя, что засиделся до полуночи, читая Комментарий к Гражданскому кодексу, но на самом деле не терпелось услышать, как же вскрикнет бабуля, увидев сияющий унитаз. Денису даже представлялось, что она в ярости ринется к нему в комнату, а он сгребет своенравную девицу в охапку и уже не отпустит до утра. Цесаркин на короткий миг ощутил, как его язык раздвигает ее губы и вторгается в рот. Но кто же знал, что Нина Тарантуль вернется домой не одна. Денис вспомнил, как, услышав шум подъехавшей машины, подскочил к окну и через занавеску уставился во двор. Там внизу, прижимая к себе недособаку Фиби-Буффе, стояла Арахна, явно чем-то расстроенная и недовольная. А здоровый патлатый мужик доставал с заднего сидения спящего ребенка. Вот тут бы метнуться кабанчиком в туалет, снять дурацкое устройство и перенести шоу на другой раз, без свидетелей. Но от невесть откуда взявшейся злости он на минуту застыл на месте, словно не подозревал, что в жизни Арахны существует другой мужчина. Денис плюхнулся на кровать и строго-настрого запретил себе вожделеть... бабулю!

«Хватит, –приказал он себе. –Вот так и дед Ваня попался!»

А потом, услышав шаги в коридоре, а после приглушенные голоса, насторожился.

«Так и есть!»– мысленно поморщился он. Когда хлопнула входная дверь, Цесаркин вернулся к своему наблюдательному пункту. И сквозь занавеску глянул вниз. Там Нинкин бывший, успокаивая кого-то по телефону, усаживался в Рэндж, припаркованный посредине двора.

«Даже запереть не удосужился», – хмыкнул про себя Цесаркин, заметив, что владелец не щелкнул сигнализацией, а просто сел и уехал.