Я постоянно искала способ обеспечить маме как можно лучший уход и внимательно наблюдала за ней, не подавая виду. Оглядываясь назад, я гадаю, не была ли я слишком бесцеремонна, принимая все решения за нее. Да, у меня были благие намерения, но вполне вероятно, что в процессе я попрала ее независимость и отказалась признавать ее способность выражать свои мысли и чувства.

Мне сложно было решить, что делать с ее машиной. Я не могла оценить, сумеет ли она доехать до магазина и затем найти дорогу домой. Не пора ли было забрать ключи у нее из сумочки? К счастью, в этом вопросе мы смогли прийти к соглашению, когда она позвонила мне из торгового центра и сказала: «Я не могу найти свою машину. Помоги!» Слава богу, она помнила хотя бы мой номер – наверное, он впечатался ей в память, потому что она набирала его сотни раз.

Это решение стало для нас обеих большим ударом. Оно обозначало существенную потерю самостоятельности для мамы и рост ее зависимости от меня. Я также начала гадать, смогу ли убедить маму носить медицинский браслет с именем и адресом, не задев тем самым ее гордости.

С каждым днем терялось все больше воспоминаний, но я постепенно убеждалась, что нет худа без добра. Поскольку у мамы не было воспоминаний о прошлом, я смогла увидеть ее в новом свете, когда она освободилась от груза, который многие из нас всю жизнь носят с собой. Она забыла о своих обидах на невестку и снова говорила с ней по телефону. Она могла ходить в парикмахерскую по вторникам, а не по субботам, потому что каждый ее день начинался с чистого листа.

Постепенно меня перестала тяготить необходимость заботиться о маме и постоянно быть рядом. У нас установились товарищеские отношения. Мы часто занимались каким-то делом, и для нее это словно было впервые. Я видела, с какой радостью она задувает свечи на торте в свой день рождения, раскрашивает картинки цветными карандашами и рвет цветы в парке.

Поразительно, как изменилось ее поведение. Она забыла о боли в спине, и мне больше не приходилось ездить по парковке в поисках ближайшего к магазину свободного места. Она даже начала гулять по нашей улице.

Однажды мы пошли в буфет со шведским столом, и я, признаюсь, была шокирована и смущена, когда мама запустила руки в миску с салатом и навалила на свою тарелку целую гору еды. Она не помнила, что ей нравится, а что не нравится, и я удивленно смотрела, как она пробует одно блюдо за другим.

Со временем я заметила, что мама стала по-новому следить за собой. Она одевалась сама, но не обращала внимания на сочетаемость вещей. И это тот же человек, который когда-то покупал мне юбки в складку и подходящие по цвету кардиганы и гольфы! С некоторой грустью я увидела, что она завладела пультом от телевизора и вместо некогда любимой классики Голливуда теперь смотрела одни вестерны.

Она не знала, что в мой распорядок дня добавляется все больше дел. Она уже не платила по счетам, не готовила ужин, не ездила по врачам, не стирала и не делала множество других вещей, занимающих наш день.

В основном она просто была рада находиться рядом со мной. Она ходила за мной из комнаты в комнату и всегда была готова сесть в машину, чтобы поехать за покупками или в ресторан. Я постепенно узнавала ее заново, когда она показывала, что ей нравится и не нравится, и проявляла целый спектр непредсказуемых эмоций. Она была моей мамой, а не просто каким-то больным человеком.

Я часто вспоминаю, как взяла ее с собой на концерт. Группа играла музыку эры свинга прямо на свежем воздухе. К этому времени мама едва могла поддержать разговор, но стоило ей услышать первые аккорды, как она стала подпевать почти каждой песне! Более сорока пяти минут я восхищалась ею и радовалась, что глубоко внутри у нее по-прежнему оставался мостик во внешний мир. Я до сих пор помню, как ее лицо светилось от радости.

Болезнь Альцгеймера научила меня ценить маму, а не просто заботиться о ней. Память покидала ее, и она была почти по-детски невинной. Мама помогла мне взглянуть на мир иначе и ценить каждую минуту. По иронии судьбы чем меньше она помнила, тем более крепкую связь с миром мы ощущали.

Придя на родительский день в школе сына, я изучила доску объявлений возле его класса. В море цветных бумажек, приколотых к доске, я заметила творение Коди. Улыбка застыла у меня на губах.

В одном кружке он должен был написать, что ему не нравится.

«ЗЛЫЕ», – заглавными буквами вывел он.

Я перепугалась. Где Коди успел столкнуться со злом? Может, кто-то обидел мое чадо?!

– Коди, – спокойно сказала я, – расскажи-ка, что ты тут написал?

– Мне… не нравятся… злые, – медленно произнес Коди.

Это упражнение должно было показать, как дети воспринимают мир, поделенный на две части: хорошее и плохое.

Им не важно, как выглядит человек. Он либо хороший, либо плохой. Вот, например, наша соседка. Она хорошая, она всегда угощает детишек конфетами. А тот мальчишка, который пнул Коди ногой в живот, когда они ехали на автобусе в школу?

– Он злой, мам! – плакал Коди. – Он плохой!

– Он не плохой, – ответила я, вытирая ему слезы. – Он просто ПОСТУПИЛ плохо. Есть разница.

Так нам советуют говорить в журналах для родителей. И это логично, ведь так мы начинаем понимать, что «люди превыше всего».

Не важно, здоровы они или больны.

Не важно, работают они или нет.

Есть ли у них дом.

Добродетельны ли они.

Люди все равно превыше всего.

Но я сомневалась, что Коди понимал мою логику.

Пока не наступило одно теплое воскресное утро.

Мы с Коди приехали в пиццерию, где праздновала свой день рождения одна из его одноклассниц, Кристи.

– Коди! – воскликнула Кристи, подходя к нему в облаке розовых рюшей.

Ее густые светлые волосы были заплетены в длинную косу. Сияя, она обняла друга.

– Кристи, – сказала я, – ты чудесно выглядишь!

– Спасибо, – ответила она и немного повертелась передо мной. – Коди, пойдем играть!

Нисколько не стесняясь быть единственным мальчиком среди присутствующих на празднике, Коди играл в одну игру за другой и кормил жетонами голодные автоматы.

Когда на украшенных шариками столах появилось несколько пицц, Кристи попросила Коди сесть рядом с ней. Когда Коди заказал себе розовый лимонад, она властно сообщила официантке:

– Я буду то же самое.