– А сегодня, какой процент? Усачев:

– Все изменилось. Возьмите даже «фабрикантов». Это всего лишь телевизионное шоу. Они поют лучше, чем многие состоявшиеся звезды.

– Это голоса... – Я запнулась. Видимо, я устала, плохо спала и теперь кровь снабжает кислородом только легкие, а на речевой аппарат не хватает сил. – А продукт?

Усачев:

– Песни тоже. Люди стали записываться за границей. Например, Земфира ездит в Лондон записывать свои диски. Кому-нибудь десять лет назад пришло бы это в голову? Все изменилось, стало лучше. И мы – одни из тех людей, которые расставили флажки, показали, куда надо идти. Мы – ориентиры для последующего поколения музыкантов. К нам уже приходили и спрашивали, можно ли сделать аранжировку, как у нас, как к «Гостей из будущего». Я знаю огромное количество продюсеров, которые пытались сделать такие же проекты, как и мы.

Все, баста, не могу больше прыгать справа налево и обратно. И тут меня осенило. Я делаю многозначительную паузу, как будто раздумываю над следующим важным вопросом, кладу один диктофон Еве, другой Юре, уповая на провидение, которое не позволит мне именно сегодня схлопотать технические неполадки, один каблук ставлю налево, другой направо, то же с локтями. С глазами вышла заминочка, они никак не хотели расходиться по сторонам, поэтому я решила, что постоянным движением глаз можно пренебречь. И вот в такой раскоряченной позе раздавленного лотоса приступаю к выполнению профессионального долга. Чтоб ему, издателю....

– Вы говорите, что сначала были вынуждены пойти на компромисс, занимаясь музыкой, которую вы уважали меньше, чем ту тонкую, интеллектуальную, которую вы хотели делать.

– Да, – не заметивший моих страданий Юра и бросился на баррикады агитировать народ за качественный поп, – потому что кто, если не мы, мог это сделать? Можно сидеть дома и обсуждать, как плохо поют, какие отвратительные песни, а что ты сделал, чтобы стало лучше? Некоторые музыканты до сих пор занимаются джазом и считают, что попса – это фигня, что они могут сделать лучше. Так пойди и сделай, выйди на сцену, запиши альбом, исполняй тысячу раз одну и ту же песню, докажи, что ты крутой. Не просто стань популярным, а будь популярным десять лет.

– И все-таки, – я чувствовала себя намного комфортнее, только в глазах немного рябило, – я хотела бы услышать душещипательную историю о трудностях, с которых вы начинали, о той нищете, с которой вы столкнулись.

– В 97-м году, – припомнила Ева, – случилась такая история в нашей стране, как дефолт, мы с Юрой тогда записали новый альбом. Мы не представляли, что будет происходить в стране дальше. Люди скупали в магазинах макароны, соль... Мы на последние копейки купили на зиму обогреватель. В сентябре мы заняли у друга тысячу долларов, потому что у нас были танцоры и мы начали репетировать свою программу.

– Вы даже влезли в долги?

– Да, – Ева кивнула, – потому что мы были как большевики, мы жутко верили в себя. Да, мы шли на компромисс, но что касается унижений... На самом деле это естественно, что ты должен кому-то что-то доказать.

– А кто сегодня самые важные люди в вашей деятельности? Программные директора, руководители радиостанций или руководители телеканалов? Кто сегодня может открыть вам зеленый свет или, наоборот, закрыть?

– По правилам, самые важные люди для артистов – это продюсеры. Это не очень просто – сочетать в себе артистическую расслабленность и жесткую позицию. Это просто нонсенс. Очень тяжело собирать себя, когда ты хочешь расслабиться. У меня сегодня концерт в час ночи начинался. Важные люди – это программные директора радиостанций, продюсеры телеканалов. Хотя на сегодняшний день в нашем шоу-бизнесе никто ничего не решает. Если у артиста есть продюсер, то его карьера зависит от его продюсера. Он пишет или покупает ему песни.

– А для артистов, которые сами являются для себя продюсерами, – интересуюсь, – кто для них главный человек в карьере?

– Таких артистов, как мы, очень мало, – начала Ева.

– Леонид Агутин – сам себе режиссер, – закончил Юра.

– То есть «нет» Вам не говорили никогда? Например, Вы приносите новую песню, а Вам говорят, что шли бы Вы и переделывали ее. Макаров (бывший программный директор «Русского радио». – Прим. авт.) моего приятеля-композитора восемь раз заставлял переделывать аранжировку.

– Мы как-то работали с «Русским радио», – по Юриному челу пробежала легкая тень, – закончилось тем, что я в Андрея Макарова запустил пепельницей. Нас пошли мирить к Сергею Кожевникову, и он смотрел на нас и говорил: «Усачев, зачем ты кинул в Макарова пепельницей?» Я отвечал, что Макаров не понимает, что это круто и это надо ставить в эфир. А Макаров говорил, что не считает, что это надо ставить в эфир. После этого случая я ушел с «Русского радио. Макаров – очень талантливый человек, Кожевников – тоже классный человек, и я – отличный парень, но у нас были разные мнения. Мнения всегда бывают разные, многие песни для меня – большой секрет, просто стечение обстоятельств.

– Кстати, – вставляет Ева, – без денег нам не было трудно, мы были счастливы. Может быть, даже больше, чем сейчас. Я не представляю, как мы давали по двадцать – тридцать концертов в месяц, а сейчас если мы даем десять концертов в месяц, то это значит, что мы перенапряглись.

– Многовато, – вступил Юра, – можно выступать реже, но дороже. Вообще, мы не считаем это работой. Это большой кайф – выходить на сцену и исполнять собственные песни. Сам, как хочешь, расставляешь их в программе, можешь спеть больше или чуть меньше, можешь дурачиться, придумать новую рифму на ходу, и тебе говорят: «Замечательный концерт, отлично получилось. Мы честны перед собой и перед публикой. Нас это не напрягает. Чуть больше концертов или чуть меньше – ничего страшного.

– Бывает ли такое, что Ева не может петь вживую?

– К сожалению или к счастью, – Юре легче, – у нас нет плюсовых фонограмм, и если у Евы возникают какие-либо проблемы с голосом, она поет меньше. Все это прекрасно понимают, зато это честно и живьем. Хотя в некоторых случаях бывает такая плохая аппаратура, что хочется включить диск и не мучиться.

– Ева, что самое тяжелое для женщины в шоу-бизнесе?

– Бывают очень тяжелые условия во время гастролей. Хотя сейчас у меня очень комфортная жизнь и у меня нет необходимости зарабатывать деньги. Я работаю только потому, что я хочу это делать. Мы делаем перерывы, когда считаем нужным. Я родила двух детей подряд и сделала перерыв в карьере. Не делать же это в пятьдесят лет. «Я отдал жизнь, я отдал сцене все сполна...» – это все миф.

– А что в это время делал Юра?

– Тиной занимался.

Из деликатности не стала вдаваться в подробности.

– Что сегодня для Вас означает люкс? – перехожу на менее зыбкую почву.

– Иногда хочется иметь все, а иногда – вообще ничего. Вообще это грустно, когда ты можешь себе многое позволить, но тебе уже не хочется многих вещей. – Ева печально улыбнулась. – Я как-то купила себе в 99-м году огромную бутылку, можно сказать, бадью французских духов. Для меня это была эйфория, потому что до этого я покупала маленькие флакончики. Я ее даже не смогла потом использовать. Когда я поняла, что могу купить любые духи в любом количестве, они уже не приносили мне радость, а сейчас – это простая утилитарная история. Раньше я смотрела с восхищением на какое-то украшение и не могла поверить, что оно может мне принадлежать. Сейчас же я понимаю, что кайф для меня – это возможность делать то, что я хочу, когда я хочу; иметь возможность выступать там, где я хочу, и иметь возможность дарить моим друзьям праздники. На мой день рождения 19 мая я готовлю праздник своим друзьям. Я – Телец. В день рождения я хочу отдохнуть, потому что обычно в этот день я готовлю праздник, очень волнуюсь и устаю. Моя мечта – чтобы в мой день рождения кто-то другой приготовил мне праздник. Потому что мой день рождения – это день для моих друзей, я делаю программу, волнуюсь, чтобы все получилось так, как я хочу. Я принимаю подарки, поздравления, вечеринка удается, но у меня ощущение, что день прошел, а я его даже не почувствовала. Так вот, я хочу его почувствовать. Для меня это будет самым большим подарком – почувствовать свой день рождения. Я люблю, когда ко мне приходит много друзей, когда шумно, весело, по-детски, но я не люблю, когда мне дарят букеты живых цветов. Они потом вянут, и мне их очень жалко.