И тут появился корабль. Это был настоящий гигант, величественный, как кит, но в четыре раза больше. Несмотря на свои невероятные размеры, он казался очень легким. Поднявшись на поверхность воды, этот гигант, этот мрачный бог моря, созданный из черной стали, закачался на волнах. Два ряда крошечных желтых иллюминаторов на борту отразились на воде, и тут же зажегся яркий свет на корме. Лучи потянулись к воде, словно пальцы, и вновь погасли.

Но какой бы краткой ни была вспышка прожектора, этого оказалось достаточно, чтобы прочитать название корабля, написанное золотыми буквами на корме гиганта под тараном длиной в двадцать ярдов: «НАУТИЛУС».

Комната была не больше тюремной камеры — два шага в ширину и четыре шага в длину. Потолок был настолько низким, что я даже не мог полностью выпрямиться и все время опасался, как бы не стукнуться головой о его свод.

Впрочем, здесь было уютно. На стенах из прочнейшей стали висели роскошные гобелены, а на полу лежал мягкий ковер. Диван с диковинными узорами занимал почти половину комнаты; возле противоположной стены, рядом с низкой полукруглой дверью, стоял маленький, искусно выстроганный стол, прикрученный к полу. Остатки обильного обеда, принесенного мне одним из людей Немо, еще не были убраны. На столе стояла бутылка самого дорогого шампанского, которое мне когда-либо приходилось пить.

В стенном шкафу я обнаружил Библию в золотом переплете и два небольших металлических ящичка, в одном из которых лежали дорогие гаванские сигары, а в другом — три коробки конфет с ликером. Немо, судя по всему, очень заботился о моем душевном и физическом благополучии.

Но это ничего не меняло, поскольку факт оставался фактом: я находился в тюрьме. Это, конечно, была очень комфортабельная тюрьма, но все-таки тюрьма. Здесь не было окон, и дверь закрывалась снаружи, а изнутри на двери была лишь круглая ручка, которую я сколько угодно мог дергать, но никакие усилия с моей стороны так и не позволили бы мне открыть дверь. Это действительно была тюрьма.

Я раздраженно ворочался на диване с одного бока на другой, перекладывал с места на место вышитые шелковые подушки и тщетно пытался подавить приближающийся приступ тошноты. Никогда прежде мне не было так плохо, как сейчас. Мучившая меня тошнота не была вызвана ни обильным обедом, ни бутылкой шампанского, которую я выпил почти до дна. Все дело было в качке, которая началась, как только я взошел на этот кошмарный корабль, и с того момента — за исключением одного-единственного раза — не прекращалась ни на минуту.

Я страдал от морской болезни.

Мне никогда не нравились корабли, и я испытывал к ним вполне естественное недоверие. Мне всегда казались подозрительными транспортные средства, двигавшиеся не по суше, а по воде. Но с тех пор как я оказался на борту «Наутилуса», во мне проснулась самая настоящая ненависть к кораблям. При этом ощущение того, что пол постоянно поднимается и опускается, было еще не самым худшим. Сейчас мы находились на глубине десяти саженей, так что морские волны не били по корпусу корабля. Однако здесь, неподалеку от шотландского побережья, подводное течение было настолько сильным, что судну постоянно приходилось бороться с давлением воды. По крайней мере, именно такое объяснение качки казалось мне вполне приемлемым. Я придумал его, пока лежал на диване, уставившись в потолок и пытаясь победить очередной приступ тошноты.

Я даже не знал, сколько времени находился на борту этого фантастического корабля. Несмотря ни на что, я заснул в тот самый момент, когда Немо привел меня в эту каюту. Судя по тяжести в теле, которую я почувствовал после пробуждения, спал я очень долго. С тех пор я лежал на этом диване, глядел на потолок с круглой электрической лампой и ждал, сам не зная чего. Капитан Немо не ответил ни на один из моих вопросов — а их накопилось множество! Вместо этого он позволял себе таинственные намеки, от которых я чувствовал себя еще неувереннее, чем раньше.

Какие-то звуки за дверью отвлекли меня от мрачных мыслей. Поморгав, я резко сел на диване, но тут же повалился обратно, так как мой желудок отомстил за быстрое движение новым позывом к рвоте. Мощная дверь с громким скрипом отъехала в сторону, и в комнату, согнувшись, вошел высокий мужчина в бело-синей полосатой рубашке и черных брюках. Это был тот же человек, который несколько часов назад принес мне обед.

Он молча подождал, пока я медленно и осторожно встану, отошел в сторону и указал на дверь. Не успев сделать и двух шагов, я тут же ударился головой о низкую раму двери. У матроса подозрительно дрогнули уголки рта, но, наткнувшись на мой мрачный взгляд, он подавил усмешку и, снова протиснувшись в дверь, прошел мимо меня в коридор.

Несмотря на тошноту, усилившуюся от того, что теперь я должен был идти по качавшемуся полу, внутренний вид корабля вызвал у меня любопытство. Проход был низким, так что я передвигался, чуть согнувшись. Все на борту этого удивительного судна было каким-то узким и маленьким. Немного искривленные стены были украшены тяжелыми золотистыми обоями. То там, то сям из стен выдавались какие-то странные технические приборы, но их по возможности замаскировали. Как и в моей каюте, под потолком висели странные электрические лампы, распространявшие мягкий свет. Пол покрывали мягкие ворсистые ковры, по сравнению с которыми ковры в моем довольно респектабельном лондонском доме показались бы потертыми. Если бы не ритмичный гул тяжелых машин, работавших, как огромное стальное сердце в теле корабля, я подумал бы, что нахожусь в замке феодала, а не на судне, плывущем в море на глубине десяти саженей.

Коридор, будто огромная стальная аорта, тянулся через весь корабль. Мы прошли около пятидесяти шагов, пока наконец матрос не остановился у полукруглой двери. Отступив чуть в сторону, он поднял руку, приглашая меня войти. Мощная бронированная дверь беззвучно отъехала в сторону, и передо мной открылся вид на узкую металлическую винтовую лестницу, ведущую как вверх, так и вниз.

Мой молчаливый проводник улыбнулся, сделал шаг назад и указал рукой вверх, пытаясь знаками объяснить, что я должен идти дальше, не дожидаясь его. Наверное, подумал я, он не силен в английском и поэтому общается со мной языком жестов.

Не успел я поставить ногу на первую ступеньку лестницы, как дверь за мной закрылась. Остановившись, я запрокинул голову, а затем перегнулся через тонкие поручни, чтобы посмотреть вниз. Нельзя сказать, чтобы я многое разглядел. Через два-три поворота лестница заканчивалась крошечной комнатой с четырьмя низкими бронированными дверьми, подобными той, через которую я только что вошел. Пол внизу был голым, да и стены, ничем не прикрытые, демонстрировали железную обшивку корабля и бесчисленное количество странных технических приборов. Внизу ритмичное биение стального пульса этого морского гиганта казалось громче. Сосредоточившись, я почувствовал вибрацию под ногами и подумал, что, должно быть, именно там находятся таинственные машины, которые приводят «Наутилус» в движение.