Мы ненадолго расстались, когда началась новая песня, и отец повел меня в танце, а Беннетт предложил руку матери. Впрочем, даже вальсируя с родителями, мы то и дело переглядывались и дарили друг другу пьянящие улыбки. Так и тянуло закрыть глаза и довольно вздохнуть.

– Мама была бы сегодня счастлива, – сказал отец, целуя меня в щеку.

Я кивнула – мне остро ее не хватало. Она была не из тех гламурных модных мамочек, что красуются на обложках журналов; она была ласковой и очень заботливой. Беннетта она невзлюбила бы с первого взгляда: решила бы, что он моральный урод и я могла найти кого получше. А потом случайно увидела бы, как он смотрит на меня, задумчиво водит пальцами по щеке или украдкой целует ладонь – и поняла бы, что я нашла того самого, единственного, мужчину, который любит меня больше жизни.

Отец в конце концов принял Беннетта именно потому, что поймал его на такой вот нежности. После кошмарного Рождества в Бисмарке (когда отец сперва устроил Беннетту допрос, а потом застукал нас двоих в моей детской постели), он приехал на неделю к нам в Нью-Йорк. Беннетт, естественно, пропадал целыми днями на работе, и папа то и дело ворчал, что мужчине надлежит содержать семью не только в материальном плане, но и духовном.

А потом однажды, когда Беннетт вернулся заполночь, папа решил зайти на кухню, чтобы выпить воды, – и увидел нас двоих на диване. Я положила голову Беннетту на колени, рассказывая о всяких глупостях, случившихся за день, а он ласково перебирал мне волосы. Беннетт дико устал, но, как всегда, потребовал, чтобы мы провели вместе хоть немного времени, невзирая на поздний час. Папа утром признался, что как загипнотизированный простоял под дверью минут пять, прежде чем вспомнил про воду.

Я перехватила его взгляд, нацеленный на Беннетта, – и мой муж ответил хриплым (и крайне счастливым) смехом.

– Ну-ка, о чем это вы двое секретничаете? – пытливо уставилась я на отца.

– Просто даю своему сыну кое-какие советы.

Я нахмурилась, а отец насмешливо сверкнул глазами.

– Лучше спроси у мужа.

Он обнял меня, поцеловал в щеку и вручил Беннетту. Тот прошептал мне на ухо:

– Твой отец намекнул, что хочет пятерых внуков.

Мой испуганный возглас потонул в реве колонок, ознаменовавшем начало вечеринки. Люди заспешили на танцпол, а мы воспользовались моментом, чтобы перевести дух. По дороге нас поймал Уилл в окружении моих тетушек.

Они беззлобно тискали его, а тот с хохотом вырывался:

– Ханна, любовь моя, где же ты?!

Та, потягивая фруктовый коктейль на другом конце зала, подняла руку, украшенную обручальным кольцом, и крикнула:

– Так вот зачем мне эта штука? Чтобы я тебя спасала?

– Конечно! – пылко закивал он.

В конце концов, налюбовавшись мучениями несчастного парня, Ханна подошла и забрала его из любящих рук моих тетушек. Я с улыбкой подмигнула Беннетту.

– Может, пойдем уже? – спросил он, глядя мне на губы.

Гости не торопились расходиться, вечеринка наверняка продлится до утра, но мне хотелось лишь одного – подняться в номер и сорвать смокинг с моего мужа.

– Еще часок, – сказала я, задирая ему рукав, чтобы посмотреть на часы. Была половина девятого. – Еще часок – и я твоя.

Один час растянулся на целых три – потому что мы танцевали, пили, затем Макс с Уиллом повели Беннетта в бар «пропустить напоследок»… Закончилось все тем, что Беннетт подошел ко мне сзади, когда я разговаривала с Генри и Миной, и обнял за талию.

– Пора, – шепнул он, целуя ухо.

Я прижалась к нему спиной.

– А я думала, это моя реплика.

Нас не стали осыпать лепестками роз или горстями риса – только Уилл и Генри пьяно закидали на прощание мятыми салфетками.

– Спокойной ночи! Спасибо, что пришли! – пыталась я перекричать свист и улюлюканье.

Беннетт нетерпеливо потянул меня за собой, через плечо помахав друзьям.

– Идем уже.

– Была рада вас видеть! – крикнула я снова в толпу.

Ему пришлось вытаскивать меня из бара – в прямом смысле, взяв на руки и перекинув через плечо. Гости отозвались на это ревом аплодисментов и новым шквалом салфеток.

Он отволок меня до вестибюля, поставил на ноги и принялся целовать губы, шею и плечи.

– Готова?

– Более чем.

Я направилась к лифту, но Беннетт вдруг поймал меня за руку и вытащил из кармана повязку.

– Это еще что такое? – насторожилась я. – Зачем она?

– Я собираюсь тебя похитить.

– Наверху нас ждет номер! – жалобно протянула я. – С огромной кроватью, галстуками для связывания и… – я заговорила тише, – бутылочкой смазки в тумбочке.

Рассмеявшись, он прижался ко мне лбом.

– А в лимузине тоже лежит сумка с галстуками, бутылочкой смазки и еще кое-какими штучками.

– Это какими?

– Доверься мне.

– Куда мы идем? – спросила я.

– Доверься мне.

– Мы куда-нибудь полетим?

Сердито зарычав, он хлопнул меня по ягодице.

– Черт возьми, женщина, сказал же: доверься мне.

– Мне хоть понравится?

– Еще как. А теперь заткнись.

Беннетт помог мне забраться в лимузин и надел на глаза повязку, туго затянув концы на затылке. Она была плотной и широкой, закрывая едва ли не все лицо – этот подонок догадался, что я стану подсматривать. Я полностью ослепла.

Зато я остро чувствовала, как он садится рядом, окутывая свежим запахом шалфея, и лижет мне ключицу.

– Ты что, собираешься трахнуть меня прямо в машине? – спросила я, слепо цепляясь за него.

Урчащий смех эхом отозвался во всем теле, и Беннетт переключил внимание на другую ключицу, а сам принялся неспешно задирать мне свадебное платье.

Пальцы защекотали колено, потом внутреннюю часть бедра и добрались до тонких, мало что прикрывающих трусиков, чтобы тут же оттянуть их и заскользить по голой и влажной плоти.

– Черт, – прошипел он. – Проклятие. Хлоя. – В меня глубоко нырнули сразу два пальца. – Кажется, сегодня я не смогу быть нежным.

Запрокинув голову, я подставила его губам шею и прошептала:

– Вот и славно. Нежности я сегодня не хочу.

– Это же наша брачная ночь, – притворно ужаснулся он. – Разве мне не следует возложить тебя на перину и доставить неземное удовольствие всеми мыслимыми и немыслимыми способами?

Вцепившись ему в запястье, я поглубже протолкнула в себя пальцы.

– На перину, значит? Если только ближе к утру, когда я вся буду в синяках.