– Пошли, – тихо сказал Давид. – Ты плавать-то не разучился?

– Нет, – мотнул головой Вадим, предполагавший, что Неву он переплывет и сейчас, особенно если очень надо.

– Не туда, – шепнул Казареев, удерживая за плечо. – К монастырю не надо, там полиции полно.

– Так нам же… – начал, было, Реутов, но Давид не дал ему договорить.

– Дело твое, – тихо сказал Давид. – Но я бы на твоем месте торопиться в прокуратуру не стал. Это, очень серьезные люди, Вадик, ты уж мне поверь на слово. И упустив тебя на барже, они первым делом станут искать там, куда ты отсюда можешь пойти. А куда пойдет такой олух, прости, я хотел сказать, законопослушный человек, как ты? Домой, к знакомым, в полицию, в больницу, в прокуратуру… куда еще?

– В жандармерию, – устало согласился с другом Реутов, вспоминая давешнего есаула.

– Поплывем на Староприходскую сторону, – предложил, а, вернее, приказал Казареев. – там заводы, склады… Всяко разно, есть где спрятаться.

"Нам еще одежда нужна", – подумал Реутов, но вслух этого говорить, разумеется, не стал. Нечего здесь было пока обсуждать.

Они осторожно приблизились к борту, обращенному к практически неразличимой за дождем Староприходской стороне, прошли немного вдоль него и довольно быстро – вот удача, так удача! – наткнулись на свисавший почти до самой воды конец, и, не мешкая, полезли вниз.

17.

Невская вода в октябре месяце обожгла Реутова не хуже кипятка. Даже дыхание пресеклось, и живот сам собой втянулся – а о яйцах он в тот момент даже не вспомнил – но жить в ней какое-то время было можно, особенно если двигаться. Они и двинулись.

Плыть было тяжело, но через минуту или две, Вадим все-таки поймал ритм и отвлекался теперь только на то, чтобы нет-нет а бросить взгляд на более субтильного Казареева, который и в детстве плавал гораздо хуже Реутова, хотя Волгу, кажется, один или два раза все-таки переплыл. Он и сейчас был, по-видимому, в хорошей форме и от Вадима не отставал.

"Может, и доплывем".

Однако чем дольше они находились в воде, тем тяжелее становилось плыть. Но главным врагом по-прежнему оставался холод. Усталость и боль кое-как можно было преодолеть, но если начнет сводить мышцы ног…

"Черт!"

Как накаркал! Едва Вадим подумал о спазмах, которые могли стать для них настоящей проблемой, как боковым зрением уловил изменение в ритме движения Казареева, и, уже сознательно повернув голову в его сторону, увидел, что Давид перестал плыть, а вместо этого закрутился на месте, по временам полностью скрываясь под водой.

– Плыви! – выдохнул Давид, разбрасывая воду, когда в очередной раз оказался на поверхности. – Догоню! У меня…

Но говорить он уже не мог, а только бился буквально в паре метров от Вадима, то и дело скрываясь под водой.

– Держись за меня! – крикнул Реутов, в два гребка, достигнув места, где самым очевидным образом погибал его друг.

И хотя он не был уверен, что вытянет двоих, оставить тонущего Давида он не мог тоже. Но помощь его, к счастью, оказалась тому не нужна. Вынырнув из под воды в очередной раз, Казареев вдруг шумно и едва ли не со стоном выдохнул воздух и сразу же успокоился.

– Все…

– Что…? – говорить они оба уже почти не могли.

– Я… стеклом… плывем.

"А, ну да… стекло".

И они снова поплыли, но сбой ритма вышел им боком. Теперь Реутов чувствовал, что сил остается все меньше, а сколько еще им было плыть до берега, оставалось неизвестно. И трудно сказать, чем бы все это для них кончилось, но внезапно прямо перед собой Реутов увидел плывущего ему навстречу человека.

"Что за…!" – возможно, его удивление было бы и больше, но у него уже не было на это сил. Даже на это. И ночного пловца, не находись тот буквально на одной линии с Вадимом, он бы в жизни не заметил. И сил уже не оставалось, и темно было, и дождь заглушал все звуки. Однако сейчас неизвестный, вынырнув из тьмы, пер прямо на Реутова, и единственное, что тот мог сделать, это шумно выдохнуть воздух прямо из-под воды, так что его "Фрр!" должно было прозвучать, как оклик или предостережение.

Самое странное, что чудак, не нашедший ничего лучше, чем устроить ночной заплыв в грязной, как сточная канава, реке, вода которой была покрыта мазутной пленкой и холодна, как полярные глубины, его услышал и, затормозив, поднял лицо над водой. Естественно, ничем, кроме галлюцинации, это быть не могло, но в этот момент Реутов отчетливо увидел перед собой бледное, как полотно, лицо Полины Кетко и совершенно от этого обалдел.

– Вадим! – удивленно выдохнула Полина и тут же свистнула.

И сразу же откуда-то из шевелящейся от дождя темноты раздался ответный свист, а еще через мгновение знакомый женский голос отчетливо произнес очень уместное в данной ситуации "Fuck you!"

– Ли?! – сразу же вскинулся затормозивший рядом с Вадимом Давид.

– I'm here! – сразу же ответила Лилиан, появляясь из мрака.

Но Реутову сейчас было не до радостной встречи.

– Далеко? – спросил он, экономя силы.

Но Полина его поняла и без пояснений, к тому же она и сама сидела сейчас в ледяной ванне осенней Невы.

– Сто метров… чуть больше…

– Вперед! – из последних сил простонал Вадим и поплыл к берегу, тяжело загребая воду отяжелевшими и окоченевшими руками.

В геральдике василиска изображают с хвостом дракона, и он символизирует сокрушение врагов. Василиск так же символизирует вероломство или что-то смертельное.

1.

Петров,Русский каганат,18сентября 1991года.

Илья Константинович Караваев исчез в 14.48 по Пулковскому меридиональному времени. Исчез, но не умер. Умер Витас Станиславович Казюлис – "гравер". Впрочем, не сразу. Сначала он передал Илье пачку документов на имя Максима Николаевича Коломийца и его жены Милены Яновны. Их дочь, Вероника, как несовершеннолетняя, в документах не нуждалась, но была аккуратно вписана в оба общегражданских паспорта, матери и отца. Сделаны документы были добротно, качественно. Как говорится, комар носу не подточит. Илья их не просто просмотрел, а проверил самым внимательным образом, но все – печати, бумага, мастика и тушь, и все мелкие детали и детальки, делающие документ "подлинным" – было на месте и никаких подозрений вызвать не могло.

– Благодарю вас, – сказал Илья, пряча бумаги во внутренний карман куртки. – Сколько я вам должен?

Но ответить "гравер" не успел, потому что именно в этот момент (15.07) он и умер.

Положа руку на сердце, убивать Казюлиса не хотелось, однако и оставлять его в живых было нельзя. На чаше весов лежали жизни Зои и Вероники, а рисковать ими Илья не мог и не хотел. Поэтому умер "гравер", а Илья исчез, но, как вскоре выяснилось, исчез он не насовсем. Ему вдруг страшно расхотелось становиться кем-нибудь другим. Вот, просто нет, и все. И, обдумав, эту ситуацию со всей возможной тщательностью, Караваев решил, что вполне может позволить себе и впредь оставаться Ильей, но, разумеется, не для посторонних, а для самого себя. Для внутреннего, так сказать, пользования.