Я ничего не могла понять по его голосу. Доктор Дарби – приятный собеседник, не более.

– А что это? – поинтересовался он, оттягивая большим и указательным пальцем что-то вроде черного шнурка, окружавшего шею мисс Стоунбрук. Когда шнурок развязался, из ее декольте выпал маленький черный мешочек.

Мисс Стоунбрук попыталась схватить его, но неожиданный приступ одышки заставил ее руку дернуться, и доктор Дарби забрал мешочек из зоны его досягаемости.

– Если не ошибаюсь, – объявил он, – это то самое вещество, о котором мы только что говорили: арсеникум альбум, представляющий собой раствор того, что британская фармакопея с радостью именует Arseni trioxidum, а мы, простые смертные, – триокисью мышьяка.

Какое счастье слушать человека, который говорит на одном с тобой языке! Все равно что встретить друга-землянина на противоположной стороне Юпитера.

Закатив глаза, мисс Стоунбрук виновато взглянула на мешочек.

– Как долго вы это носите? – Доктор Дарби аккуратно, но решительно снял шнурок с ее шеи и положил вместе с мешочком в свой медицинский чемоданчик.

Мисс Стоунбрук пожала плечами.

– Ладно, это не важно, – продолжил доктор Дарби. – Укол раствора эпинефрина – вот что вам нужно, детка. Адреналин. Не волнуйтесь, он такой же натуральный, как нос у вас на лице. Он быстро приведет вас в порядок.

Он полез в свой чемоданчик, и не успела я и глазом моргнуть, как он сделал ей укол.

– И, – добавил доктор Дарби, – для всех остальных, м-м-м… мятные леденцы.

Он протянул нам упаковку леденцов, внимательно наблюдая, как мы угощаемся.

– Можете отвести ее в комнату, – сказал он мисс Персмейкер. – Рекомендую постельный режим. Я оставлю рецепт.

Доггер предложил руку мисс Стоунбрук, когда та медленно поднялась со стула, мрачно улыбаясь нам всем.

– Пойдем, Арделла, – сказала мисс Персмейкер, и они обе, шаркая, вышли из кухни. Мисс Стоунбрук тяжело повисла на руке своей спутницы.

– Что спровоцировало приступ? – спросил доктор Дарби у Доггера, когда дверь закрылась.

– Мы остановились в Моулслипе, – объяснил Доггер, – по пути в Чернингэм и башню Ахава. Мисс Стоунбрук внезапно почувствовала себя плохо и сказала, что нюхательные соли помогут ей. Рядом с аптекой находилась газетная лавка, в окне которой на видном месте были «Хроники Хинли». Заголовки объявляли о смерти мисс Прилл.

– Ах да, – сказал доктор Дарби. – Видел. Кричащие. «Смерть местной женщины – подозревают убийство». Их цель – щекотать нервы. Знаете ли, у них есть люди, которые не спят ночами, придумывая такие штуки.

– Это и правда оно? – взволнованно спросила я. – Убийство?

– Ах, Флавия, – нахмурился доктор Дарби. – Ты знаешь, что не стоит задавать мне такие вопросы.

Когда доктор ушел, мы с Доггером сели за кухонный стол, оставшись наконец вдвоем.

– Таблетки дигидрохлорида хинина, – сказала я. – От чего их прописывают?

– А, – заметил Доггер, – предполагаю, что вы обыскали морган леди. Хорошая работа.

У меня отвисла челюсть.

Доггер улыбнулся.

– Не будет неуместным предположить, – продолжил он, что таблетки, если их принимали, были предназначены для лечения малярии. Коробка с пятьюстами таблетками, судя по всему, поступила из пункта раздачи бесплатных лекарств. Такие количества редко дают пациенту в руки за один раз.

– И тот факт, что коробка была опустошена, а теперь используется для хранения швейного набора…

– Именно. – Доггер кивнул. – Мы не знаем, сохранила ли она этот запас до сих пор.

– В комнате нет, – сказала я. – Я ее обыскала.

– Отлично. – Доггер улыбнулся. – Я полагал, что вы это сделаете. – Потом он добавил: Довольно странно. По опыту хинин лучше всего давать в виде смеси, поскольку все соли хинина, как бы их ни применяли, распадаются на составляющие элементы в двенадцатиперстной кишке, до того как попасть в кровяной поток.

– Вы думаете, мисс Стоунбрук до сих пор страдает от малярии?

– Вполне возможно, – ответил Доггер. – Даже в случае профессионального лечения процент рецидивов составляет пятьдесят-шестьдесят процентов. Без сомнения, доктор Дарби ее внимательно осмотрел.

– Она же не заразна? – При мысли об этом я покрылась мурашками.

– Нет, – сказал Доггер. – Малярия передается только через укус москита Anopheles, чрезвычайно любопытного паразита, который существует как минимум в пятидесяти известных нам видах, ни один из которых, к счастью, не населяет «державный этот остров».

– Речь Ганта в «Ричарде II», – сказала я. Горжусь, когда угадываю цитаты Доггера. Радио «Би-би-си» годится не только для прослушивания опер.

– Самой природой созданный оплот, – продолжила я цитировать Шекспира, и от этих слов у меня кровь заволновалась. – От войн защита, от чумной заразы».

Доггер зааплодировал.

– Отлично, мисс Флавия. Просто отлично.

Я залилась горячим румянцем. Доггер редко кого-то хвалит, и, когда он это делает, это все равно что дождь после долгой засухи и жажды.

Я немедленно дала обет, что выучу каждое слово в каждой пьесе и каждом стихотворении Шекспира, даже если мне потребуется на это целая вечность. Оно того стоит!

Кроме того, Даффи будет в ярости.

– Мне пришло в голову, – продолжил Доггер, – что, пока мисс Стоунбрук находится на попечении доктора Дарби, а Бальзам-коттедж недоступен на неопределенный срок, мы можем обратить внимание на палец мадам Кастельнуово.

Палец мадам Кастельнуово? Я поместила его в плотно закрытый сосуд для сохранности и совершенно о нем забыла! Погрузившись в мысли о подозрительной смерти миссис Прилл, я позволила любопытному делу об улике в торте ускользнуть в дальние уголки моей памяти. И напоминание о нем оказалось удивительно освежающим, хоть и с привкусом вины: все равно что через много лет после смерти дарившего найти десятифунтовую купюру в кармане уродливого рождественского свитера.

– Должно быть, я отвлеклась, – сказала я. – Я почти забыла о мадам Кастельнуово.

– Я тоже, – признался Доггер.

Я едва сдержалась, чтобы не сложить молитвенно руки. Этот удивительный человек настолько благороден, что, судя по всему, он родился в блистающих доспехах верхом на лошади с копьем и щитом в руках.

– Скажи мне, – спросила я, – нам нужно продолжать поиски писем миссис Прилл? В конце концов, наш клиент мертв.

Доггер взглянул на меня.

– И кроме того, – добавила я, – она нам не заплатила. Даже аванс не внесла.

Доггер продолжил смотреть на меня.

– Ладно, – сказала я. – С чего начнем?

В химической лаборатории мы установили стол. На самом деле он всегда там был: викторианский двойной стол, в ящиках которого дядюшка Тар хранил свои заметки по распаду оксида азота (в результате этого процесса случайно изобрели атомную бомбу). По словам тетушки Фелисити, многие документы были конфискованы после его смерти молчаливыми мужчинами в черных плащах.