К. Кольман. Восстание декабристов. 1830-е гг.

Императрица Александра Федоровна записала в дневнике: «Михаил приехал в 12 часов и тотчас же поспешил к артиллерии. Я сидела одна, когда ко мне вошел Николай со словами: „Мне необходимо выйти“. Голос его не предвещал ничего хорошего; я знала, что он не намеревался выходить; я почувствовала сильное волнение, но затаила его в себе и принялась за свой туалет, так как в два часа должен был состояться большой выход и молебен. Вдруг отворилась дверь, и в кабинет вошла императрица-мать с крайне расстроенным лицом; она сказала:

– Дорогая, все идет не так, как должно бы идти; дело плохо, беспорядки, бунт!

Я, не произнеся ни слова, мертвенно бледная, окаменелая, набросила платье и с императрицей-матерью – к ней. Мы прошли мимо караула, который в доказательство своей верности крикнул: „Здравия желаем!“. Из маленького кабинета императрицы мы увидели, что вся площадь до самого Сената заполнена людьми. Государь был во главе Преображенского полка, вскоре к нему приблизилась Конная гвардия; все же нам ничего не было известно, – говорили только, что Московский полк возмутился»[133].

Именно в это время к Салтыковскому подъезду Зимнего дворца подъехала простая карета. В ней привезли в Зимний дворец из Аничкова дворца наследника Александра Николаевича и его воспитателя К. К. Мердера. Уловка с наемной каретой должна была защитить наследника от возможного покушения, а дочерей царя уже ранее перевезли в Зимний дворец. Подчеркнем, предпринятые меры безопасности были совершенно оправданны, поскольку позже в ходе следствия над декабристами выяснилось их твердое намерение ликвидировать в ходе переворота всю императорскую семью, списав убийства на неизбежные «эксцессы исполнителей».

Выполнившего ответственное поручение А. А. Кавелина царь немедленно отправил в казармы лейб-гвардии Павловского полка, чтобы привести роты полка к Зимнему дворцу. Когда три роты полка подошли к Зимнему дворцу, две из них поставили на Миллионной улице, у моста через Зимнюю канавку, а третью – у наплавного моста через Неву, на Дворцовой набережной.

Когда Николай I подошел к Преображенскому батальону, нижние чины отдали царю честь. Царь обратился к преображенцам: «После отречения брата Константина Павловича вы присягнули Мне, как законному своему Государю, и поклялись стоять за Меня и Мой Дом до последней капли крови. Помните, присяга – дело великое. Я требую теперь исполнения. Знаю, что у Меня есть враги, но Бог поможет с ними управиться». После этого Николай Павлович направил преображенцев к Адмиралтейской площади, прикрыв двумя взводами западный фасад Зимнего дворца.

Самого Николая Павловича, подъехавшего к Сенатской площади, мятежники встретили пулями. Поскольку ситуация продолжала оставаться очень шаткой, царь распорядился «приготовить загородные экипажи для матушки и жены и намерен был в крайности выпроводить их с детьми под прикрытием кавалергардов в Царское Село»[134]. Затем он сам направился обратно к Зимнему дворцу, «дабы обеспечить дворец, куда велено было следовать прямо обоим саперным батальонам – Гвардейскому и Учебному».

По дороге ко дворцу Николай Павлович наткнулся на шедший «в совершенном беспорядке со знаменами без офицеров Лейбгренадерский полк… Подъехав к ним, ничего не подозревая, я хотел остановить людей и выстроить; но на мое „Стой!“ отвечали мне: „Мы – за Константина!“. Я указал им на Сенатскую площадь и сказал:

„Когда так – то вот вам дорога“. И вся сия толпа прошла мимо меня, сквозь все войска, и присоединилась без препятствия к своим одинаково заблужденным товарищам. К щастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца и участь бы наша была более чем сомнительна. Но подобные рассуждения делаются после; тогда же один Бог меня наставил на сию мысль»[135].

К этому времени к Зимнему дворцу подошли лично преданные Николаю Павловичу два саперных батальона – Гвардейский и Учебный. Учитывая ситуацию, ротные командиры еще утром приказали раздать нижним чинам боевые патроны и бегом повели батальон с Кирочной улицы, где находились казармы, к Зимнему дворцу. Офицеры батальонов, кроме ротных командиров, были с 11 часов утра в Зимнем дворце, приехав на богослужение. Там командир батальона полковник А. К. Геруа, услышав о начавшихся беспорядках, распорядился выдвинуть подразделение к Зимнему дворцу, построив солдат в Большом дворе резиденции.

Саперы подошли вовремя. Буквально чрез несколько минут в Большой двор Зимнего дворца вошли восставшие роты лейб-гвардии Гренадерского полка под командованием поручика Н. А. Панова. Двигаясь с Петроградской стороны по льду Невы, гренадеры прошли по Миллионной улице и вышли на Дворцовую площадь. Там Панову пришла мысль сходу овладеть Зимним дворцом и в случае сопротивления перебить всю царскую семью. Николай I отметил в воспоминаниях, что «толпа лейб-гренадер, предводимая офицером Пановым, шла с намерением овладеть дворцом и в случае сопротивления истребить все наше семейство»[136].

Майор П. Я. Башуцкий, стоявший около ворот Зимнего дворца принял гренадеров за новую часть, присланную царем для охраны Зимнего дворца, и даже велел караулу лейб-гвардии Финляндского полка расступиться и пропустить пришедших.

Мятежники во главе с Пановым прошли в Большой двор Зимнего дворца, там они натолкнулись на колонну гвардейского Саперного батальона. Гренадеров увидел из окна один из офицеров полка (поручик барон Зальц), приехавший во дворец к 11 часам утра на богослужение, который и вышел на двор. Сам Панов в это время принимал тяжелое решение. На настойчивые вопросы Зальца, на чей стороне гренадеры, он ответил: «Если ты от меня не отстанешь, я велю прикладами тебя убить». Затем, подняв шпагу, Панов закричал: «Да это не наши, ребята, за мною!» – и увел солдат через главные ворота Зимнего дворца в сторону Сенатской площади.

Николай I на Сенатской площади 14 декабря 1825 г.

Императрица Мария Федоровна из окон своей половины, выходившей на Большой двор, видела и эту сцену: «Наконец мы увидели, как в совершенном беспорядке прошло двести-полтораста человек из Гренадерского полка; они как будто хотели остановиться перед дворцом; с ними было лишь двое офицеров; они направились к Адмиралтейству. То, как они шли, малочисленность офицеров и беспорядок в их рядах заставили меня сначала предположить, что [нрзб.]. В это самое время ко мне пришел Евгений и сказал, что он считает своим долгом предупредить меня, что дело принимает скверный оборот, что к мятежникам присоединились моряки и часть гренадерского корпуса. Это ужасное состояние продолжалось два или три часа»[137].