Поначалу он просто хотел видеть Ширяеву с переломанными ногами – несчастный случай, споткнулась на лестничном марше, случайно свалилась в канализационный колодец. Но, как назло, после того позорного судебного заседания состоялась встреча с лидером татарской группировки Шамилем Минвалиевым. Шамиль классно посочувствовал Курлычкину: "Время лечит". А потом добавил: "Стас, чем я могу помочь в этом деле?" Вначале неряшливая судья вытерла об него ноги, а потом посыпались насмешки от коллег, больше похожие на открытые издевки. Исправить положение можно было лишь радикальным способом, чтобы братки-коллеги не только удивились, но и ахнули.

В мыслях Курлычкин снова вернулся к девочке, его почти совсем успокоил тот факт, что она была из многодетной семьи. По словам Мигунова, опрятная, чистенькая, родители не ханыги, как часто такое бывает в многодетных семьях, работают, но живут бедно. Опять же из наблюдений боевика выходило, что в квартире Светы Михайловой нет даже телевизора, в основном она смотрела телепередачи в доме судьи. А что касается девочки Светы...

У Станислава Сергеевича многодетные семьи вызывали брезгливость. Ему безразличны были голодные и оборванные дети, чьи родители пропивали свои квартиры. Их скупали агенты по недвижимости, многочисленные риэлторские фирмы, работающие на лидера "киевлян". Еще год-два – и родители Светы совершат последнюю в их жизни сделку. В лучшем случае, купят мазанку в деревне и переедут туда. В худшем, останутся в городе. И та же Света станет проституткой на пригородном автовокзале.

Он представил себе и другую ситуацию. Ладно, пожалели девчонку, "дауна" придушили в подъезде – в него даже не обязательно стрелять, лишний шум. Что получится? Судья при таком раскладе вроде бы и наказана, но остается в какой-то степени героиней. Больше того, она может попытаться связать этот факт с недавней угрозой от лидера "киевлян". А вот план, разработанный Мигуновым, поможет совершенно растоптать судью.

Потом Курлычкин обязательно встретится с Ширяевой и посмотрит ей в глаза. К тому времени она будет совершенно разбитой, с опухшим от спиртного лицом и поблекшими глазами. Успеть бы встретиться, чем черт не шутит, она запросто может наложить на себя руки.

К вечеру Курлычкин вызвал к себе Мигунова и отдал короткое распоряжение:

– Действуй.

Ровно в 16.20, как по команде, пенсионеры встали с лавочек и направились по домам. Маленькая высохшая старушка позвала Ширяева:

– Илья!

Отряхивая руки от песка, паренек, косолапя, направился к подъезду. Вслед за ним поспешила девочка, поправляя на ходу расстегнувшуюся сережку. Она не пропустила ни одной серии "Селесты". А еще она догадывалась, что Илья смотрит сериалы только потому, что они нравятся ей.

Илья знал, что у Светы дома нет телевизора, но не мог этого представить: ведь у него-то есть! Он знает, как его включать и выключать, прибавлять звук. У пожилой соседки тоже был телевизор, она накрывала его кружевной салфеткой. Илье понравилось, он нашел в шкафу старый тюль, долго складывал, расстелив на полу, чтобы получилось ровно, и накрыл телевизор.

Илья уже взрослый, самостоятельный. Раньше с ним почти всегда сидела бабушка, но она умерла. А мама весь день проводит на работе, зарабатывает деньги, на которые можно купить что-нибудь: кефир или новую рубашку. Он уже знает, как надо покупать, он вместе с мамой ходил в магазин. Она дала ему бумажную деньгу и сказала, чтобы он отдал ее продавщице. "Ну, отдай тете денежку". Илья быстро протянул руку и разжал пальцы. Как только улыбающаяся продавщица взяла деньги, он отдернул руку и спрятал ее за спину. Потом мама сказала, чтобы он взял какую-то сдачу. Сдача оказалась... деньгами, только круглыми. Теперь он знает, как на самом деле называются монеты: сдача.

Теперь с ним никто не сидит, присматривают соседки. Илья умеет открывать замок на двери и запираться изнутри. Горячее он ест только два раза в день – утром и вечером, когда мама дома, а в остальное время все холодное, не очень вкусное. Мама-то думает, что он ест без нее всего один раз, а он наведывается домой... четыре раза, чтобы украдкой съесть чего-нибудь. Он хитрый, умеет считать до четырех; самый большой палец, пятый, ему никак не удается посчитать. Он-то знает, что тот пятый, но... никак голова не может сообразить, что пять – тоже цифра. Вроде легко, а на деле никак не получается. Ничего, скоро он сосчитает и большой палец. Мама, наверное, не знает, что Света сказала ему: пять и пять – будет десять.

Света обогнала Илью и поджидала его у порога квартиры.

– Быстрее, Илья! Сейчас кино начнется. Дай, я сама открою.

Паренек убрал руку с ключами за спину. Света хоть и подружка, а квартира его и мамина, только он и она могли открывать и закрывать ее. А раньше еще и бабушка. Кто-то из взрослых сказал, что бабушка отошла в мир иной. Смешно.

Ключи у Ильи держались на колечке, от колечка шла капроновая веревка, завязанная на поясе брюк – это чтобы не потерять ключи, иначе домой не попадешь.

Илья подождал еще некоторое время, он капризничал. Вообще-то он не любил капризничать, иногда просто притворялся перед мамой и смеялся, когда она верила ему.

Он открыл замок на двери. Когда дверь открывала мама, она всегда пропускала его вперед. Илья пропустил девочку и шагнул следом.

День выдался пасмурным. Теперь Курлычкин не сомневался, что его сына освободят под залог, в ход пошла "тяжелая артиллерия", "сверху" надавили и на следователя, и на судей. Лидер "киевлян" в итоге потерял кое-какие деньги, но об этой малости он даже не вспоминал.

Как раз в эти минуты осуществлялся план, разработанный Мигуновым. Вполне возможно, что все уже закончилось.

К горлу на секунду подкатила тошнота. Курлычкин представил себе изуродованное тело девочки. Успокоился он весьма своеобразно: вообразил обезображенное от природы лицо "дауна", пустой взгляд, глупый изгиб слюнявых губ, маленькую стриженую голову с выпуклым лбом, несоразмерную с туловищем, тяжелые ноги-колоды.

Как на пленке, которую он просмотрел. Тогда же Курлычкин попытался угадать в группе детей, окруживших "дауна", девочку из многодетной семьи, чьей фамилией его не обременили боевики, он знал только ее имя. Наверное, это она. Голос тихий, но отчетливо видно выражение ее лица: на нем написана просьба, жалость и буря других чувств.

Да, наверное, это она. Одета, как сказал Мигунов, простенько, однако не чувствуется, что ее семья живет бедно. Обычно на лицах детей из подобных семей лежит отпечаток неблагополучия, а в глазах словно отражаются одутловатые от запоев физиономии родителей.

Нет, снова не то, ее родители не пьют, но карабкаются изо всех сил, пытаясь пусть не вылезти куда-то наверх, так хотя бы не опуститься еще ниже. Дальше им будет проще: кто-то из детей выйдет замуж или женится, голодных ртов станет меньше. А если кто и разведется, что очень часто бывает с выходцами из таких семей, то вернется с уже собственными детьми. И все повторится сначала.