Кондитерские оценки, мало к чему обязывающие, напомнили героиню пьесы Джона Патрика миссис Сэвидж, исполнительница которой Фаина Раневская сообщала, как слабый самодеятельный спектакль сумел продержаться на сцене почти год. Из всех отрицательных рецензий создатели его выбирали только два слова: «Самая пьеса!», «Самое зрелище!», «Самая игра!» Оценки «жуткая», «бездарное», «отвратительная» опускались.

Помогли ли гастрономические экскурсы успеху «Нью-Орлеанского огонька», не скажем. Ясно одно: попытка запретить фильм, о чем успели сообщить газеты, привлекла к нему внимание. А сегодня он расценивается как талантливое произведение талантливого режиссера, и роль Марлен называют восхитительной, а нечто, спетое ею, одной из лучших песен ее репертуара.

Картина была номинирована на «Оскара» в 1942 году, когда ни Америке, ни Клеру, ни Дитрих было не до наград: Вторая мировая война докатилась и до Соединенных Штатов.

Я не раз ссылался на книгу Марлен «Я, слава богу, берлинка» или, может быть, точнее, но громоздко: «Я, слава богу, родилась в Берлине». Или в крайнем случае так: «Я, слава богу, жительница Берлина». Не нравится мне это слово «берлинка»: звучит как название напитка и «москвичке» неравноценно.

Но так или иначе, Марлен написала хорошую книгу. Непоследовательную, с случайными переходами от мысли к событию или, наоборот, со странным стилем изложения: то почти канцелярским, или изящнее – информационным, то неожиданно с таким эмоциональным всплеском или такими яркими деталями, что вызывают грусть, радость, сочувствие, печаль.

И только один раздел стоит в книге особняком. Он назван «частью» – «Часть вторая». По количеству страниц – глава, сравнительно с другими – небольшая. Но по смыслу, конечно, «часть». Очень важная часть жизни. Это – «Вторая мировая война».

Создание поэта. На одном дыхании. Читая ее, не думаешь о композиции, о том, что предшествовало тому или иному событию: раз поэт не говорит, значит, все это предшествующее для него не важно. От рассказа, что ведет Марлен, нельзя оторваться. И когда военное повествование подходит к концу, она, несколько лет проведя на европейских фронтах, среди солдат, воюющих далеко от дома и встречающих ее как послание от родных или даже как кусочек родной страны, она, наконец оказавшаяся в нормальных условиях, каких на войне и быть не могло, проводив фронтовых друзей, написала:

«Прощались с огромной болью, но без слез и вздохов. Расставания стали привычными.

Боже, как я одинока. Звонить в Лос-Анджелес или какое-нибудь агентство Нью-Йорка? О чем говорить? Что я вернулась с войны? Кого это интересует? После всех трудностей стать жителем и гражданином Америки – особое испытание. Вернуться в Америку, которая не пострадала во время войны, которая ни разу не узнала и не хотела знать, что пережили ее же собственные солдаты…»

Надо вернуться назад, рассказать, как это было. Не обо всем, конечно. Даже не обо всем, что касается Марлен. Постараемся хотя бы о главном.

Марлен Дитрих с мужем Рудольфом Зибером и дочерью Марией. 1931 г.

Как только американцы пересекли Атлантику и высадились где-то в Западном полушарии, Марлен подала заявление с просьбой отправить на фронт. Ее включили в сборную концертную бригаду, состоящую сплошь из незнакомцев. Возглавить ее поручили, как сообщили на первом и единственном инструктаже, молодому, но многообещающему комику Дэнни Томасу. Его обязанности, как объяснили, были абсолютно просты: вести программу, обеспечить контакт со зрителями и их хорошее настроение. Вообще, цель всей бригады была только одна – поддерживать моральный дух сражающихся солдат. Затем представили членов бригады, которых оказалось вроде бы совсем ничего: включая молодого комика, пять человек. Это – начинающий тенор, поющий входящую в моду «Бесаме мучо», аккордеонист, бойкая травести, исполняющая сатирические куплеты, а также пародии, и Марлен.

– Вас все знают. Вы – главное блюдо, все остальное – гарнир, – объявил самодовольный и не очень умный инструктор.

– Что вы будете делать? – спросил ее комик на первой репетиции.

– Наверное, петь. Скорее всего, песни о любви, что пела в фильмах, – сказала она и осеклась. – Я попробую делать это.

Ведь с того дня, как она выступала в берлинском «Палас-театре», прошло ни много ни мало – пятнадцать лет.

Репетиция прошла неплохо, хоть Марлен и дрожала, как лист. А комик Денни, который, оказывается, часто выступал в ночных заведениях, дал ей несколько советов, как реагировать на реплики, как осадить тех, кто попытается поставить ее в неловкое положение, – от солдатской аудитории всего можно ожидать.

Военное начальство, что принимало программу, осталось довольно и приказало ждать. И с того дня в течение десяти суток каждое утро Марлен начиналось с телефонного звонка:

– Вам следует явиться в дом номер один.

И многочасовое ожидание в этом доме, которому все желали провалиться, но и следующий день был точь-в-точь как прежний. Марлен уже успела получить звание капитана, ей сообщили, что она поставлена на довольствие, а приказа все нет. Наконец по тому же телефону:

– Завтра вылет!

В самолете с жесткими лавками, не предназначенном для гражданских путешественников, бригада узнала пункт назначения – Касабланка.

Как это все знакомо по рассказам наших артистов, что неделями, а то и дольше ждали отправки на фронт, что, как ни грустно, находился в нескольких километрах от Москвы. Но, видно, политуправления мира другого способа поднятия боевого солдатского духа, кроме присылки на фронт агитбригады, не нашли. А когда мы снимали передачу о военном Ленинграде, мне даже пропели песню об артистах, что на бюрократическом языке «обслуживали» фронт: «Что за люди, откуда такие? / Каждый день на военном пути. / Улыбаются им часовые, / Командиры кричат: “Пропусти!”».

Куда бы ни приезжала Марлен с бригадой, с этим «пропусти» они намучились. Все начиналось с требовательного: «Пароль!», и всякие попытки объяснить, что они только приехали и никакого пароля не могут знать, жестко пресекались.

Однажды уговаривать часового пошла сама Марлен.

– Ну, хорошо, – сказал он, с подозрением оглядев ее, – если вы американка, отвечайте: дата рождения Авраама Линкольна? Сколько было президентов США?

«Боже, если бы я была шпионкой, я бы знала ответы на все вопросы», – подумала Марлен и объяснила:

– Я ведь все-таки снимаюсь в кино, а не хожу в кружок истории.

– Так вы артистка! – обрадовался часовой. – Тогда назовите главный шлягер осени 1941 года!

И рассмеялся. Тут только и выяснилось, что бригаде попался большой любитель розыгрышей.