Входная дверь с шумом распахнулась и снова захлопнулась. Проход Арчи по дому сопровождался грохотом брошенных, уроненных и сбитых предметов. Этот мальчик — как шарик в пинбольном автомате. Он ворвался в кухню и чуть не упал, запутавшись в собственных ногах. Когда он родился, акушерка сказала: «От мальчиков бардак в доме, от девочек — в голове». Арчи устраивал бардак везде.

Вид у него был разгоряченный и взволнованный. Она помнила это чувство — когда нужно в разгар лета снова влезать в школьную форму. В Англии учебный год начинается в сентябре, но шотландские школы считают, что заставлять детей учиться в самую жару — отличная идея. Как это по-пресвитериански. Однажды чудесным августовским утром Джон Нокс выглянул в окно и увидел ребенка, катавшего по улице обруч, или что там делали дети в шестнадцатом веке, и подумал: «Этот ребенок должен страдать в жарком, душном классе, одетый в нелепую форму». Да, точно, Нокс, подумала Луиза. Эй, Нокс, оставь ребенка в покое.

Что случилось с ее маленьким мальчиком? Неужели это чудовище его съело? Еще не так давно Арчи был красивым ребенком: светлые шелковистые волосы, пухлые ручки, которые так хотелось поцеловать. Глядя на несуразное тело сына, будто собранное из разных чужих конечностей, не верилось, что он когда-нибудь станет привлекателен для женщин, что будет заниматься с ними сексом, щупать, нашаривать, биться в конвульсиях, что будет делать это с девственницами и замужними, со студентками и с продавщицами. При виде его новоявленного уродства, еще более жалкого оттого, что сам Арчи о нем не подозревал, у нее ныло сердце.

— Чё это? — спросил Арчи, указывая взглядом на блюдце с прахом. Ни «Привет, мам», ни «Как дела?».

— Моя мать, все, что он нее осталось.

Он непонимающе хмыкнул.

— Ее кремировали на прошлой неделе, — напомнила Луиза.

Публичное сожжение. Она не позволила Арчи пойти в крематорий, она держала его подальше от бабки, пока та была жива, и не собиралась менять правила с ее смертью. Луиза отпросилась с работы до обеда, сказав, что записана к врачу. И как такое вранье сходит с рук? Если бы кому-то пришло в голову просмотреть ее личное дело, он увидел бы, что в графе «мать» написано «умерла», — все ее знакомые считали, что это случилось давным-давно. «Она умерла для меня», — сказала бы Луиза, если б ее уличили во лжи.

Арчи поднял блюдце и пристально рассмотрел его содержимое.

— Клёво, — заявил он. — Можно я возьму себе?

Он не виноват (она ежедневно напоминала себе об этом) в том, что злобные биологические часы превратили его в работающую в две смены фабрику по производству гормонов. Ему нужно гонять в футбол, резаться в бильярд в церковном молодежном клубе или маршировать с кадетами — что угодно, лишь бы дать выход скопившимся в организме химическим веществам, но нет, он все свободное время валялся в своей вонючей берлоге, подключившись к айподу, игровой приставке, компьютеру, телевизору, словно какой-то гибрид — полуробот-получеловек, которому для жизни нужно электричество. Бионический мальчик.

Зато хоть наркотики не употреблял (пока). В этом она была совершенно уверена. Немного порнографии в виде журналов — едва ли Арчи мог от нее что-то скрыть, она была беспощадна, собаку съела на подобных вещах, она была матерью. Несколько вполне безвредных порножурналов — для четырнадцатилетнего подростка это нормально, разве нет? Реализм лучше драконовских мер. До интернет-порно дело еще вроде бы не дошло, если только он не обзавелся кредитной картой, хотя особого труда это не составляло, тем более он разбирался в компьютерах, правда не так хорошо, как его друг Хэмиш Сандерс. Для четырнадцатилетнего подростка Хэмиш пугающе хорошо сек в компьютерах. У мальчишек это врожденное. Хэмиш настраивал Луизе широкополосный интернет, и она не сомневалась, что этот парень — хакер. Прирожденный лжец и говнюк. Луиза сама была прирожденной лгуньей, но ее ложь носила практический, а не злонамеренный характер. Во всяком случае так она себе говорила.

Когда Арчи впервые привел его в дом, Хэмиш выдал: «Здравствуйте, мисс Монро. Можно я буду называть вас Луизой?» — и она так удивилась, что не ответила: «Нет, нельзя, маленький засранец». Хэмиш был новым приятелем сына, его исключили из школы для богатеньких, и родители запихнули его в Гиллеспи. Луизе пока не удалось выяснить, за что его исключили. «За всякое разное», — сказал Арчи.

«Арчи, а твоя мамаша — фараон что надо, — подслушала она однажды. — Такая крутая. Супер».

Она понятия не имела, какой хакер из самого Арчи. Пусть себе воруют базу данных Пентагона или разоряют транснациональные корпорации, хотя, скорее всего, они просто взламывали почту какого-нибудь бедняги из Сингапура или Дюссельдорфа.

Тот случай с кражей в магазине, похоже, был единичным. Все дети воруют. Луиза в детстве тоже воровала. «Вулворт» так и упрашивал посетителей набить карманы всякими мелочами: конфетами, карандашами, брелоками для ключей, губной помадой, — у Луизы ничего бы этого не было, не воруй она потихоньку. Когда она подросла и устроилась в «Вулворт» подрабатывать по субботам, то всегда покрывала маленьких воришек. Но ее собственный сын — другое дело. Делай, как я говорю, а не так, как делала я сама.

Впрочем, не все так плохо: у Арчи были друзья (такие лоботрясы-готы, как и он сам, но друзья есть друзья) и он был жив. С детьми это самое главное. Об их смерти и помыслить нельзя. Нельзя думать о том, что может нечаянно осуществиться, — это как вуду, а с ним надо уметь обращаться.

— Как в школе? — Неизменный вопрос с тех пор, как ему исполнилось пять. — Что делали сегодня?

На это никогда не давалось вразумительного ответа. «Мы рисовали дерево, на обед был яичный крем, один мальчик упал и поранился». Никакой информации об учебе. Интересно, их там вообще чему-нибудь учат? Теперь даже такие пикантные новости из него приходилось выдавливать по капле.

Арчи что-то пробурчал.

— Что?

— Всякое разное. — Он уставился в пол.

Она не могла вспомнить, когда сын в последний раз смотрел ей в глаза.

— В школе ты делал «всякое разное»?

— Ага.

— А нельзя поподробнее?

— Гм. — Арчи сделал вид, что задумался, но не мог скрыть рассеянности. Неужто наглотался чего-нибудь? — Проходили, что для нас сделали фашисты, — наконец выдал он.

— Думаю, ты немножко неправильно все понял.

Ей так хотелось затеять с ним настоящий скандал, шумную ссору, но он был на это не способен; если она начинала кричать, он просто затихал, терпеливо дожидался, пока она закончит, и спрашивал: «Я могу идти?»

Зазвонил телефон. Она заранее знала, что это с работы. У нее был выходной, но сейчас не хватало людей, всех скосил грипп, — она весь день ждала этого звонка. Разговаривая по телефону, она наблюдала за Арчи. Тот играл в гляделки с котом — нечестное соревнование, учитывая, что у Мармелада была катаракта и он уже начал врезаться в стены и мебель не реже самого Арчи. Особой любви к животным Арчи не проявлял, но она никогда не видела, чтобы он кого-нибудь мучил. Он не потенциальный психопат, напомнила себе Луиза, а обычный четырнадцатилетний мальчишка. Ее малыш. Она положила трубку.