— Не верю.

— Правильно. И я не верю. Но он нужен нам. А мы нужны ему. Позарез. И если он даже это не понял пока, все равно очень скоро до него дойдет. Убийство этого мальчишки — Сопрано, как ты его называешь, — случай из ряда вон выходящий. Счастье наше, что это произошло в такой вот дачной глуши — пока еще никто ничего не пронюхал. Но стоит только пронюхать, кто именно овдовел и какие деньги стоят на кону, эта сенсация затмит все.

Когда это случится (Господи! Сделай так, чтобы не случилось никогда), тут настанет форменный ад, и нам можно будет тихо паковать манатки и уматывать. Так что надо пользоваться моментом и получить, пока не произошла огласка, по этому делу максимум информации. Естественно — за так сейчас никто и на ладонь не плюнет, — поделившись, в разумных пределах, тем, чем располагаем мы.

— С Сидоровым поделиться информацией? — подозрительно уточнил Мещерский.

— Угу.

— Только с ним одним?

— Угу. Я думаю, делиться с кем-то нами не в его служебных интересах. Мы станем жирным плюсом в его графе «личный сыск».

— А какую же информацию ты от него желаешь получить в первую очередь?

— Результаты осмотра трупа и места происшествия.

— Да мы ж там вместе с ним все осматривали!

— И тебе все там ясно, Сереженька? — вкрадчиво осведомился Кравченко.

— Ну, не знаю.., вроде все. Напали из кустов, ударили ножом, оттащили к колодцу, чтобы спрятать тело, а тот забит оказался, ну и бросили. А что еще? Следы если только… Да там не было следов, не нашли. И отпечатков пальцев не было. Не с травы ж их снимать. Микрочастицы еще, правда… Но я не знаток в этих делах.

— Ну а мне, если на то пошло, многое неясно из того, что мы вроде бы видели. И кое-что я не прочь бы себе растолковать получше. Но.., ой, смотри-ка, иранец заявился, — Кравченко кивнул на ворота, у которых только что затормозила «Хонда». — И тут тоже, между прочим, есть одна любопытная деталька.

— Какая?

"

— Файруз вскользь заметил, что машина может понадобиться. Правда, кому — не уточнил. Но сдается мне…

В общем, если я сначала думал, что Зверева вне себя от горя, скорбит, никого, кроме этого мальчишки-собачника, к себе не пуская, то выходит, что и нет. Успела-таки сквозь слезы дать секретарю кое-какие ЦУ. И если учесть, что обращение к нам за помощью она хочет, видимо, сохранить в тайне от домашних, желание это на иранца вроде бы и не распространяется. Файрузу она доверяет.

— А что в этом удивительного? Он же ее личный секретарь, — фыркнул Мещерский.

— Мне было бы любопытно узнать, насколько откровенна со своим секретарем та, которая «пускаться в откровенности не любит». Ну да ладно. Пойду изыму ключи.

Прокатиться до отдела не желаешь?

— Нет, — Мещерский покачал головой. — Если хочешь знать мое мнение — это пустая трата времени.

— Бездумно тратить время, коротая чудесные сентябрьские деньки в этих экологически чистых местах, пытаясь скудным своим умишком раскрыть всякие жуткие кровавые тайны… Эх, Серега, да мы еще вспоминать эту осень озерную будем. — Кравченко швырнул остатки ощипанной астры на ковер. — Помяни мои слова. Как вернемся домой в эту нашу свинскую карусель — еще пожалеем.

— О чем? — Мещерский бледно улыбнулся.

— О том, что на нашу долю выпало мало приключений.

— По мне — уже чересчур.

— Мда-а, три жмурика: два наяву, один во сне. Ты, кстати, обещал мне кое-что и обещание не выполнил.

— Какое обещание?

— Пересказать поподробнее то письмецо. — Кравченко погрозил приятелю пальцем. — Ладно, выше нос. Где наша не пропадала. Сейчас полдвенадцатого. Смотаюсь по-быстрому, авось успею отловить опера до здешней сиесты.

Мещерский наблюдал в окно, как его друг о чем-то коротко переговорил с секретарем Зверевой, затем деловито угнездился за рулем «Хонды» и отбыл.

* * *

На этот раз, чувствуя себя весьма комфортно и уверенно — колеса есть колеса, особенно такие, как этот глянцевый новенький «мобиль», — Кравченко старался внимательно осматривать то, мимо чего ехал. Получить ключи у Файруза оказалось делом очень простым. Иранец протянул смуглую ладонь и, пробормотав: «Пожалуйста», — отдал их без вопросов, поинтересовался только: «Эта марка автомобиля вам знакома? Или вас проконсультировать?»

«Либо ты проницательное создание, приятель, и сечешь все с лета, либо вопрос о том, чтобы втянуть нас с Серегой в „поиски убийцы“, решался именно с твоим участием, — думал Кравченко. — Но почему мадам Зверевой взбрело на ум взять себе в секретари иранца? Где она, его откопала? В притонах Сан-Франци-и-иско, — промурлыкал он, — лиловый негр вам подавал манто».

Дорога вырвалась из леса и вдруг уперлась в железные ворота. Те бесшумно открылись, точно компьютеризированный, оснащенный телекамерами Сезам. А потом вдоль обочины снова замелькал частокол сосен и запахло хвоей, нагретым солнцем асфальтом, горьковатым дымом — где-то на дачах жгли палую листву. Кравченко сбавил скорость, стремясь не пропустить тот поворот к озеру, где раскинулась стройплощадка банкира Гусейнова. «Нет, это потом, это подождет, там я еще успею побывать», — решил он и сворачивать не стал.

Вот лес наконец закончился, и снова в глаза ударил свет — яркий, отраженный огромной массой воды: впереди открылась панорама Ладоги, пристань (весьма оживленная на этот раз — у причала стояла питерская «Ракета» и две баржи), автобусная остановка, заполненная народом, а чуть дальше — новенькая финская автозаправка с вереницей выстроившихся машин.

Потом пейзаж резко изменился: курортно-ухоженный ландшафт остался в стороне: до Сортавалы было добрых двадцать пять километров, а городок, куда направлялся Кравченко (куда в прошлый раз их возили в прокуратуру), был всего лишь обычным рабочим поселком городского типа. Замелькали косые пятиэтажки — серые, в потеках сырости, с покривившимися балконами с развешанным на них разноцветным тряпьем.

Следом потянулись унылые, похожие на стеклянные ангары провинциальные магазинчики — некоторые заколоченные, другие, напротив, щеголяющие пластмассовыми вывесками-козырьками и старательно выполненными в подражание «западному» стилю аляповатыми вывесками:

«Торговый дом», «Трейд юнион корпорейшн», «Супермаркет». Посреди пыльной площади — центра города — одиноко, как пенек на пожарище, торчал памятник вождю. На него тут никто не покушался, все махнули рукой. Напротив, у остановок автобусов, вдоль всей дороги кипела суетная жизнь — оптовая ярмарка. Палатки, ларьки, тенты. На самодельных прилавках — снедь, средства от клопов и тараканов, туалетная бумага, колготки, трусы, и тут же рядом сельский натуральный продукт — связки золотистого лука, огурцы, картошка, творог в железных лотках, бидоны с молоком, корзинки и ведра с яблоками, капустой, кабачками.

Возле каждого прилавка — да что прилавка, просто груды пустых ящиков, колченогих самодельных подставок — сновали люди: покупатели, зеваки, карманники, прохожие. И все это пестрое горластое торжище щупало товар, пробовало на вкус, взвешивало купленное на допотопных весах, спорило о цене, материлось, сокрушалось о дороговизне, подсчитывало барыши, просило милостыню…