Уставшие и грязные, ввалились внутрь и с удивлением обнаружив, что водоснабжение ещё работало. Пусть вода холодная, но это было в стократ лучше, чем если бы её не оказалось вовсе.

В тот день Вимал впервые спал на кровати за несколько недель и...

Он даже не мог сказать, кто в ту ночь сделал первый шаг. Помнил лишь вкус её губ, скрученные простыни и обжигающее тепло её тела. Это нельзя даже назвать любовью. Дикий и полный страсти секс двух отчаявшихся людей, у которых в жизни почти ничего не осталось. Даже уверенности в том, что завтрашний день не станет для них последним.

Но следующий день не принёс им смерти.

И последовавший за ним — тоже.

Они всё ещё были живы. И оставались вдвоем. В итоге то, что началось в виде простой попытки найти утешение в простой ласке другого человека переросло в нечто большее. В какой-то момент Вимал уже не понимал, как он раньше мог жить без этой девушки. Без её глупых, порой неуместных и неловких шуток и долгих, казалось бы, не имеющих смысла разговоров обо всём на свете. Без её прикосновений и жаркого дыхания. Без её горячего и столь желанного тела в постели рядом с собой. Он отдался этому без остатка и Лата ответила ему взаимностью. Это родственное и глубоко взаимное чувство стало для него спасительным кругом посреди всего этого океана хаоса, что окружал их со всех сторон.

Но всему, рано или поздно, приходит конец.

Всё изменилось в тот день, когда на центральной площади Синангара эти мерзавцы устроили показательную и массовую публичную казнь. Вимал помнил лицо Латы, когда она узнала своих родных. Избитого и измученного отца. Исхудавшую и бледную мать. Этот образ отпечатался у него в мозгу до мельчайших подробностей.

Лата в прямом эфире наблюдала на то, как её родителей повесили прямо у неё на глазах. У Вимала до сих пор перед глазами стояла картина залитой слезами и впавшей в истерику девушки.

С того дня всё изменилось. Казалось, что в ней ни осталось и следа от былой себя. Лата больше напоминала пустую оболочку. Опустошенный сосуд, в который медленно, по капле, заливали тягучую и кипящую смесь из злобы и безразличия ко всему.

Почти ко всему, напомнил себе Вимал.

— Я не хочу, чтобы ты умерла, Лат. Не хочу тебя потерять, ты это понимаешь?

Несколько секунд она молча смотрела ему в глаза, прежде чем заговорить вновь.

— А мне всё равно.

Эти слова, произнесённые спокойным и тихим голосом, оказались для него больнее, чем всё, что случилось до этого.

Лата сделал шаг, освобождаясь из его хватки и в этот раз Вимал уже не стал её останавливать.

Просто позволил ей уйти, так и продолжив стоять в коридоре и смотреть в спину удаляющейся девушки. Вот только в этот раз, он уже видел совершенно незнакомого ему человека.

Глава 8

16 мая 786 года

Штаб-квартира Разведывательного Управления Флота Вердена.

Скука.

Наверное, это оказалось самое тяжёлое и опасное испытание, с которым столкнулся Риваль во время своего заключения.

Всё произошло практически именно так, как он и предполагал.

Не прошло и тридцати минут с момента его последнего разговора с Шан Линфен, как к борту «Бельмонта» подошёл десантный военный бот в сопровождении трёх корветов Сил Системной Обороны. Пока маленькие кораблики держали находящийся в дрейфе эсминец под прицелом, бот пристыковался к нему, исторгнув из себя целый взвод десантников с эмблемами военной полиции и трёх сотрудников РУФ. Они мягко, но крайне настойчиво взяли «Бельмонт» под свою охрану, попутно задержав всю команду корабля несмотря на все протесты Магды Вальрен, и арестовали Риваля.

Ну, как арестовали. Блауман сам, лично, встретил их в шлюпочном отсеке. Без какого-либо интереса выслушал откровенно пустые заявления сержанта, командовавшего подразделением, и позволил надеть на себя наручники. А, собственно, что ещё ему оставалось в такой ситуации? Глупое сопротивление? Какая-нибудь идиотская и безумная попытка побега? С корабля на орбите под прицелом кучи сенсоров? Чушь.

Повезло ещё, что Эйхарт выполнил своё обещание и смог прикрыть Симмонса, его ребят, Линфен и Мэннинга. Риваль был ему за это бесконечно благодарен, хотя даже не представлял, какие проблемы у него из-за этого будут. Всё же сейчас Эйхарт действовал на свой страх и риск и за случившееся его обязательно спросят. В этом Риваль даже не сомневался.

И вот уже несколько дней Блауман сидел запертый в одной из камер в штабе верденского РУФ во Франксе. Правда назвать это место камерой у него не повернулся бы язык. Довольно просторная комната с отдельной душевой и туалетом. Стол с парой стульев, кровать. Всё же это не тюрьма, так что определённый уровень комфорта у него имелся. С другой стороны — это нисколько не умоляло того факта, что Риваль находился именно, что в заключении. Об этом ясно говорили расположенные на потолке камеры, следившие за каждым его движением даже в уборной.

По началу Риваль жутко нервничал. Ещё бы, кто не пережевал бы, окажись он в такой же ситуации. Но уже к концу первого дня нервное напряжение, видимо, перешагнуло через какую-что невидимую черту — Риваль просто упал на кровать и вырубился, проспав около десяти часов. Что удивительно, никто его за это время ни разу не побеспокоил. И в течении следующего дня тоже. И в следующий за ним. Блаумана будто специально изводили одиночеством и скукой, подготавливая к последующему вскоре допросу. То, что он произойдёт Риваль нисколько не сомневался. На самом деле, он даже ждал его. В конце концов это даст ему хоть какую-то информацию относительно его дальнейшей судьбы.

А появившееся свободное время Блауман потратил с пользой для себя, раскладывая по полочкам в голову всё, что произошло.

И на одном из самых важных мест у него стоял последний разговор, произошедший между ним и Шан ещё на «Бельмонте»...

***

Несколькими днями ранее...

— Что?

От услышанного Риваль замер на месте, глядя на сидящую перед ним в кресле женщину.

— Я же говорю, мы всегда считали его... немного безумным, — Линфен не поднимала глаз, смотря на собственные