в ограниченном числе аптек. А ведь именно в то время, насколько нам известно, Ленг пользовался своей лабораторией в Южном Манхэттене. Сержант О'Шонесси оказал нам большую любезность, выявив круг этих аптек и их местонахождение.

Пендергаст отметил фломастером пять точек на карте и продолжил:

— Предположим для начала, что доктор Ленг приобретал химикаты в наиболее удобном месте. Как вы видите, вблизи лаборатории нет ни одной аптеки, поэтому выдвинем гипотезу, согласно которой добрый доктор покупал необходимые ингредиенты где-то рядом со своим жилищем. В таком случае мы сразу исключаем две точки в Ист-Сайде. Теперь остаются лишь три интересующих нас объекта в Вест-Сайде. Но одна из аптек находится слишком далеко к югу, поэтому исключим и ее. — Пендергаст поставил красные кресты на трех точках из пяти и продолжил: — Остаются еще две. Возникает вопрос — в какой же из них?

Его вопрос в очередной раз был встречен гробовым молчанием. Пендергаст вернул осколок стекла на место и, снова обойдя вокруг стола, остановился у карты.

— Ответ будет таковым: ни в одной.

Немного выждав и не дождавшись реакции со стороны слушателей, Пендергаст приступил к пояснениям:

— Дело в том, что алюмофосфоцианат — вещество весьма опасное, и покупающий его человек может привлечь к себе внимание. Поэтому предложим иную гипотезу, суть которой состоит в том, что доктор Ленг приобретал химикаты на максимальном удалении от своих охотничьих угодий, места постоянного обитания и музея. Одним словом, в том месте, где его никто не сможет узнать. И такое место есть. Оно находится на Восточной Двенадцатой улице и называется «Аптекарь Нового Амстердама». — Он обвел фломастером одну из точек и сказал: — Вот здесь Ленг покупал химикаты.

С этими словами Пендергаст развернулся и начал расхаживать туда-сюда вдоль стены с картой.

— Нам фантастически повезло, поскольку «Аптекарь Нового Амстердама» по странному стечению обстоятельств функционирует и в наше время. Там могут быть записи и даже какие-то остаточные воспоминания, и я попросил бы вас провести расследование, — сказал он, обращаясь к О'Шонесси. — Навестите это заведение и проверьте их старые книги. В случае необходимости поищите старичков, которые провели всю жизнь в этой округе. Одним словом, действуйте так, словно ведете полицейское расследование.

— Хорошо, сэр.

После короткой паузы снова заговорил Пендергаст:

— Я убежден, что доктор Ленг не жил ни на одной из боковых улиц между Бродвеем и Риверсайд-драйв. Он обитал на самой Риверсайд-драйв.

— Откуда вам известно, что Ленг жил именно там?

— Все самые лучшие дома располагались вдоль Риверсайд-драйв. Вы еще можете их там увидеть. Некоторые из них заброшены, часть раздроблена на крошечные квартиры, но они все еще там. Во всяком случае, большинство. Неужели вы верите в то, что Ленг обитал на боковой улице, где селился средний класс? У этого человека было огромное состояние. Я много думал об этом в последнее время и решил, что он ни за что не поселился бы в доме, вид из которого могла бы блокировать будущая постройка. Он наверняка предпочитал свет, свежий воздух и прекрасный вид на реку. Вид, который никогда не будет от него отгорожен. Я в этом абсолютно уверен.

— Но почему? — не сдавался О'Шонесси.

И вдруг Нора все поняла.

— Да потому, что рассчитывал жить там долго. Очень, очень долго.

После этих слов в просторной прохладной комнате долго висело молчание. Затем по лицу Пендергаста разлилась совершенно нетипичная для него широкая улыбка.

— Браво, — сказал он, подошел к карте и провел жирную красную линию вдоль Риверсайд-драйв от Сто тридцать девятой до Сто десятой улицы. — Вот здесь мы станем искать доктора Ленга.

В комнате снова повисло долгое неловкое молчание.

— Вы, очевидно, имеете в виду дом доктора Ленга? — спросил наконец О'Шонесси.

— Нет, — решительно ответил Пендергаст. — Я имею в виду самого доктора Ленга.

Конский хвост

Глава 1

Уильям Смитбек-младший мощно вздохнул и опустился на изрядно потертое деревянное кресло в кабинке таверны «Камень Бларни». Таверна располагалась напротив южного входа в Американский музей естественной истории и с незапамятных времен являлась излюбленным местом сборищ сотрудников музея. Музейщики в своей среде именовали таверну «Кости». Столь странное название таверна получила из-за мании владельца украшать костями каждое свободное место своего заведения. Музейные острословы утверждали: если полиция изымет эти украшения для исследования, половина дел, связанных с исчезновением людей в Нью-Йорке, будет тут же закрыта.

Несколько лет назад Смитбек проводил здесь долгие вечера, сочиняя с помощью забрызганного пивом портативного компьютера свои замечательные книги об убийствах в музее и побоище в подземке. Это место всегда было для него домом вне дома — убежищем, где можно было скрыться от всех земных передряг. Но в этот вечер даже «Кости» не могли привести его в хорошее расположение духа. Смитбек припомнил высказывание, которое он где-то вычитал. Речь шла о выпивке: «Жажда была настолько сильной, что покрывала весь мир тенью». Примерно так ощущал себя и Смитбек.

Это, вне сомнения, была самая отвратная неделя в его жизни. Ужасная ссора с Норой, бесполезное интервью с Фэрхейвеном и фитиль, который ему вставила эта вонючая газетенка «Нью-Йорк пост». А если быть честным, то не один фитиль, а два. И сделал это не кто иной, как его вечная Немезида Брайс Гарриман. Первый раз после убийства туристки в Центральном парке и вторично — в связи с костями, откопанными на Дойерс-стрит. Этот сюжет должен был принадлежать ему. По какому праву полиция дала эксклюзивное интервью этому ничтожному Гарриману? А он, Смитбек, репортер «Нью-Йорк таймс» и известный писатель, не смог получить информацию даже от своей близкой подруги. Мысль о том, что его держали на улице в обществе литературных поденщиков, в то время как Гарримана ждал королевский прием, выводила Смитбека из себя… Жажда становилась просто нестерпимой.

К нему, являя собой воплощение услужливого внимания, подошел официант. Рожу этого типа Смитбек уже давно знал почти как свою.

— Как обычно, мистер Смитбек?

— Нет. Имеется ли в этом заведении «Глен Грант» пятидесятилетней выдержки?

— Тридцать пять долларов порция, — страдальческим тоном произнес официант.

— Тащите. Поскольку я сегодня ощущаю себя старцем, я хочу выпить чего-нибудь, что соответствует моему возрасту.

Официант исчез в дымном полумраке, а Смитбек взглянул на часы и раздраженно осмотрел зал. Он опоздал на десять минут, но О'Шонесси опаздывал еще больше. Людей, которые опаздывали больше, чем он сам, журналист ненавидел почти так же, как и тех, кто приходил вовремя.

Из клубов табачного дыма материализовался официант с коньячной рюмкой, заполненной примерно на дюйм жидкостью