что за ней следует, но и виноваты в том, что женщины вообще не принесли весть ученикам. Они отправляются в путешествие в Галилею без того, чтобы Матфей додумался сделать им приглашение через женщин.

Это наблюдение также противоречит внутреннему замыслу данного отрывка. Неверующий не может быть свидетелем воскресения.

Но также не может быть и верующего! Матфей представляет дело таким образом, что в тот самый момент, когда женщины приходят к гробу, с неба сходит ангел с землетрясением, отваливает камень от гроба и садится на него. Неуместно, что ангел отваливает камень — как неудобен этот прагматизм, о котором Марк еще ничего не знает; Марк прикрывает этот вопрос, — который, если рассматривать его серьезно, очень мелок, — полным туманом, так что теперь дело скорее сводится к тому, что камень, когда пришло время, сам собой освободил место для Воскресшего. Неуместно, чтобы стражники и женщины теперь видели воскресение и воспринимали сверхчувственный, таинственный процесс как чудесное явление.

Но они этого и не видят. В тот самый момент, когда ангел обращается к женщинам и говорит им: «Он воскрес», то предполагает воскресение как уже случившееся, т. е. Матфей снова списывает у Марка.

Матфей проработал еще один эпизод: когда женщины спешат домой к ученикам, их встречает сам Иисус и дает им приказ сказать ученикам, чтобы они пришли к нему в Галилею. Неуместное излишество! Тем более что Иисус уже назвал Галилею точкой объединения после воскресения, и тем более неуместно, что Он снова дает женщинам то же повеление, которое они только что получили от ангела. Но Матфей в этот момент не вспомнил, что Иисус уже говорил об этом ученикам. Слова ангела «как он сказал вам», Мк. 16, 7, он заменил на другое: «вот, я сказал вам», потому что не знал, как сразу истолковать слова Марка, и теперь сам Иисус должен был явиться и дать женщинам это поручение.

Как легко разрешаются эти противоречия! Они остаются, но в объясненном и разрешенном виде, и никакое искусство лжи не заставит их вновь превратиться в лабиринт, в котором Минотавр веры пожирает свои жертвы.

На «горе» в Галилее ученики встречаются с Иисусом, и он призывает их крестить народы во имя Отца, Сына и Святого Духа, явно используя формулу позднейшей догматики.

Матфей не упоминает о Вознесении, поскольку позволяет Иисусу говорить как тому, кому передана вся власть на небе и на земле и Кто, занимая небесный престол, тем не менее, пребывает среди Своих во все дни до скончания мира. Говорящий таким образом уже вознесен на небо и уже пребывает духом среди своих исповедников.

§ 95. Свидетельство Четвертого

Противоречия, на разрешение которых, как считало богословие, ему придется потратить всю историю до конца света, не только легко и непринужденно разрешаются, но и разрешаются без большой потери времени, как только найден истинный ключ, — доказательство того, что человечеству больше не придется тратить на эти вещи много времени, нет, даже вообще никакого времени.

В четвертом Евангелии женщины уже не наблюдают за погребением Иисуса — которое, как уже отмечалось, опередило их на несколько строк; Никодим и Иосиф уже так обильно бальзамируют труп сотней фунтов алоэ и мирры, что женщинам ничего не остается делать на следующий день после субботы — поэтому они остаются дома. Четвертый посылает ко гробу только Магдалину; он должен послать ко гробу женщину, чтобы дело вообще могло быть начато; он посылает только одну, потому что остальные лишние и, кроме того, мешают развитию контрастов, которые евангелист имеет в виду для последующего разговора Иисуса с Марией.

Мария Магдалина, обнаружив, что камень отвален от гроба, сразу же бежит к Петру и другому ученику, которого любил Иисус, и сообщает им, что Господа вынесли из гроба. Она подозревает врагов в том, что священники (Матфея) по злому умыслу расправились с учениками, но результат опровергает ее подозрения.

Петр бежит к гробу, потому что в четвертой записи Луки читается, что Петр побежал к гробу по сигналу женщин. То же самое он должен сделать и здесь, только в четвертой части он вступает в благородное состязание с другим учеником. Их поход к гробнице — это уже бег, оба бегут вместе, но другой ученик достигает цели первым, наклоняется, как Петр у Луки, чтобы заглянуть в гробницу, видит лежащие там пелены, но не входит. Петр тоже приходит, входит и смотрит, чтобы тоже увидеть нечто особенное! О, чудесное открытие! — Белье и одежда для лица, которая была на голове Иисуса, лежали не вместе с бельем, а как важное, как великое, как славное, но были завернуты вместе с одной стороны в особом месте. Великий Петр! И все же как мал! Его слава только в том, что он первым вошел в гробницу и увидел пелену с лицом, но ничего не подумал об этом! Он не знал, как оценить свою находку. Только другой ученик, который теперь тоже вошел в гробницу и тоже увидел одежду с лицом, поверил, насколько Петр (у Луки) удивляется этому происшествию.

Если поверил он, то почему не Петр? Почему не поверила Мария Магдалина, которая теперь вдруг снова стоит у гроба и плачет? Она еще не должна поверить в силу следующего контраста. Она должна сначала увидеть ангела или двух ангелов. У Луки она действительно видит двоих, но четвертый о, как симметрично! — помещает одного из них у головы, а другого — у ног, где лежал Иисус. Но почему Мария должна быть здесь снова? Два ангела ничего не ответили на ее стенания о том, что тело Иисуса унесли. Она должна прийти снова — как неуклюже! — Она должна снова прийти к гробнице, потому что четвертый человек читает у Матфея, что Иисус явился женщинам, когда они отошли от гробницы. Да, но это уже что-то другое, это хотя бы внешняя связь; но последний след связи исчезает, мы теряем зрение и слух, когда Мария, убежав обратно в город, вдруг снова стоит у гробницы.

Безвкусное переплетение мизансцен, что Мария, когда — когда! когда! — она высказывает жалобу двум ангелам, стоит возле и видит Иисуса, но не узнает его, принимает его за садовника — сада, который четвертый только создал, что она спрашивает, не он ли это. — Подумайте! —Сюжет распадается под каждым человеческим взглядом, последний даже не проработан как следует и может быть объяснен только из писания Матфея, из которого он не взят, но из которого заимствована только