А два дня спустя уже Володьке отмечали день рождения. Тоже немного грустно получилось, он обмолвился, что подумывает о завершении карьеры. Мол, пора уже уступать дорогу молодым. У меня глаза на лоб полезли.

— Ты что, тебе же только 24 года исполнилось! Ты с чего это на пенсию собрался? Ты вон и в спарринге здорово держишься.

— Да чувствую, что уже больше ничего серьёзного не выиграю. Нет, решил так решил. Буду поступать в институт физкультуры, хочу пацанов тренировать.

— Ну, как знаешь, — грустно вздохнул я.

А ведь сам и преграждал последние пару лет путь Чернышёву к золотым медалям чемпиона страны. Если бы не моё вмешательство, глядишь, именно Володька и поехал бы на Олимпиаду. Впрочем, в той реальности он точно не становился Олимпийским чемпионом, так что моё вмешательство уж точно не оказалось фатальным для советского бокса, даже напротив, я принёс стране незапланированную золотую олимпийскую медаль.

7 ноября вечером смотрели концерт, посвящённый 55-й годовщине Великой Октябрьской революции. Полину я готовил к «Голубому огоньку» с песней «Этот мир», беззастенчиво похищенную у Пугачёвой. Вернее, у Зацепина с Дербенёвым. Может, в этой ветви истории они её вообще не напишут, и не фиг морально терзаться.

Но без моих песен на праздничном концерте не обошлось. Большой детский хор Гостелерадио СССР под управлением Виктора Попова исполнил песню «Крейсер 'Аврора», которую Шаинский с Матусовским должны были написать в следующем году для мультфильма «Аврора». Немного рисковал, но понадеялся, что пронесёт, что заготовок ни текстовых, ни музыкальных пока у авторов нет.

Попову песню отдал Силантьев, хотя изначально я предлагал ему. Наверное, правильно сделал. В общем, как и в прошлом варианте истории, исполнял Большой детский хор Гостелерадио. Приглашали и меня в зрительный зал, как автора. Но я отказался. Настроения не было, да и тренировки пропускать не хотелось.

В середине ноября Козлов меня всё же вызвал в Москву. Прилетели представители Си-Би-Эс, и моё присутствие было необходимо, так как под контрактом должна была стоять моя фамилия. Американцев было двое. Старший, холёный мужчина с проседью в тщательно уложенных волосах, протягивая мне руку, произнёс, что любопытно, на довольно неплохом русском:

— Эндрю Левински, руководитель спортивной редакции телекомпании Си-Би-Эс. А это мой юрист Сэмюэль Браун-младший.

Он повернулся к своему более молодому спутнику, тот улыбнулся, тоже протягивая руку:

— Можно просто Сэм, — на английском сказал он.

— Окей, — улыбнулся я в ответ. — А вы, мистер Левински, неплохо говорите на русском. Ваши предки из России?

— Поражаюсь вашей догадливости, мистер Покроффски! Мои дед с бабушкой из Одессы, во время еврейских погромов перед революцией эмигрировали в США с моим папой и двумя тётками, они тогда ещё были подростками. Дедушка, правда, рано ушёл из жизни, но бабушка прожила 82 года, и она много мне рассказывала о России. А дома у неё было принято говорить только на русском, хотя она и идиш знала неплохо.

Меня так и подмывало спросить, нет ли у мистера Левински дочки или внучки по имени Моника, но я сдержался. Потому что такой вопрос вызвал бы ответный, даже не окажись в роду этих Левински никакой Моники. Мол, с чего это вы интересуетесь? Что ещё за Моника? Так что про будущую любительницу орального секса — как-нибудь в следующий раз. А скорее всего никогда.

В общем, я тщательно ознакомился с контрактом, который уже прочитал от корки до корки и сам Козлов, и присутствующий здесь же юрист с нашей стороны, глядевший на мир сквозь линзы больших очков в роговой оправе, после чего поставил размашистую подпись.

— Прекрасно! — подытожил Левински, пожимая мне руку и улыбаясь во весь рот. — Надеюсь, вы покажете хороший бокс и не дадите спуску этому ниггеру. Учтите, многие будут болеть за вас только потому, что вы белый, невзирая на вашу национальность.

У-у, блин, расисты хреновы, думал я, криво улыбаясь в ответ. Конечно, в будущем со своей толерантностью у пиндосов совсем уже крыша съедет, но сейчас негров действительно стоит пожалеть, они там люди второго сорта.

— А кто первый выходит? — спросил я.

— Али.

— Окей. Я так понимаю, у него красный угол… А я хотел бы выйти на ринг под свою песню. Это можно устроить?

— В принципе да, — пожал плечами Левински. — Хотя раньше ничего подобного не практиковалось. А что за песня?

— Называется «We Are the Champions», как раз в тему.

— Судя по названию, так и есть, — согласился потомок одесситов. — Что ж, предлагаю отметить это важное дело походом в ресторан, за счёт стороны-организатора, — между тем продолжил Левински. — Мистер Козлофф, вы составите нам компанию?

Для Бориса Яковлевича предложение оказалось довольно неожиданным, и он выглядел слегка растерянным.

— Хм, у меня тут дела ещё кое-какие неотложные…

— Жаль, жаль… А у вас, мистер Покроффски, надеюсь, никаких срочных дел нет?

— Извините, господа, у меня режим! Сами понимаете, готовлюсь к важному бою, ни капли спиртного.

— Эх, Сэм, придётся нам с тобой вдвоём напиваться, — сказал он на русском, хлопнув спутника по плечу и тот непонимающе поднял брови. — Today you and I are going to get really drunk[46].

— Oh, yes, I want to get drunk![47]

Засим и расстались, хотя, честно говоря, я немного жалел об упущенной возможности слегка гульнуть. Но у Козлова и его начальства, которому он наверняка доложил бы по инстанции, могло составиться обо мне не слишком позитивное мнение. Коммунист, понимаешь, а сам водку жрёт с капиталистами. Да ещё за их счёт. Могут последовать оргвыводы.

Подумал о водке (или чем там меня собирались угощать) — и захотелось выпить. Так сильно, что я зашёл в «Рюмочную» на Новокузнецкой и под парочку бутербродов употребил 200 граммов «Столичной». И пусть потом мне будет плохо!

По возвращении в Свердловск меня пригласили в обком партии, к самому Рябову. Звали ещё до отъезда в Пятигорск, но ввиду известных событий в своей семье я вежливо отказался от приглашения для вручения грамоты и чего-то ещё. На этот раз понял, что дальнейший отказ может обидеть областное руководство. Яков Петрович вручил мне грамоту и увесистую статуэтку боксёра, выполненную из малахита. При этом событии присутствовала вся элита обкома партии, включая Бориса Николаевича, а мне пришлось ещё выступить с небольшой благодарственной речью под вспышки фотокамер газетчиков и под объективом телекамеры — с областного телевидения прибыла съёмочная бригада.

Когда мы покидали зал, Ельцин предложил зайти к нему в кабинет, попить чайку. Я не отказался, благо что спешить особо был