– Ведь, казалось бы, все есть, – говорил он, – живи в свое удовольствие. Ан нет, не получается. Все делят, делят свое богатство. Разборки, драки, убийства… Почти все тяжелые преступления у нас происходят в таких местах, как эта «Аркадия». А ведь как красиво здесь можно было бы жить…

Гуров всю дорогу молчал. Фотографа он практически не слышал, тот не мог ему помешать – за долгие годы работы Лев научился отвлекаться от всех посторонних раздражителей, сосредотачиваться на основном. Но сейчас он и об основном, о только что полученном сообщении старался не думать: не хотелось строить пустых гипотез, не имея данных.

Они заехали в санаторий, где Гуров быстро забрал свою сумку, и снова двинулись к вилле.

Наконец впереди показались знакомые ворота. Они открылись, и машина въехала на территорию усадьбы. Гуров вспомнил свой первый приезд в «Аркадию». Казалось, что это было страшно давно, между тем прошло всего два дня. Тогда в парке весело журчал фонтан, в шезлонге беззаботно отдыхала Татьяна, остальные обитатели усадьбы были заняты своими делами. Теперь же вилла производила впечатление нежилой. К приехавшим полицейским никто не подходил, вообще не было видно ни одного человека. Может, и ворота открылись сами, по привычке?

Но тут стало ясно, что кто-то здесь есть, и ворота открылись не сами по себе. Из дежурки вышел человек. Однако это был не охранник Глушаков, а Сергей Жилкин.

– Почему ты у пульта сидишь? – спросил его Гуров. – А Глушаков где?

– Там, в доме, – ответил водитель. – Ничего делать не может, только все время бормочет: «Ну, теперь все, теперь мне конец…»

– Давай рассказывай, что у вас здесь произошло, – предложил Гуров.

– В общем, вчера остались мы здесь вчетвером, – начал рассказывать Сергей. – Я сразу подумал, что Борис, скорее всего, будет ночевать у Татьяны. Мне-то что, его дело. Я только предупредил его: «Смотри, чтобы ворота были закрыты, чтобы еще чего не случилось». А он мне с усмешкой так говорит: «А что тут может случиться? Тишкины, видать, кому-то мешали, вот их и убрали. А мы четверо никому не мешаем. Да ты не беспокойся – я собак выпущу, ворота закрою, все будет в ажуре». Ну, я телевизор посмотрел и лег…

– Во сколько лег? – спросил Синичкин.

– Одиннадцать было, начало двенадцатого, может, минут десять. Лег – а не спится. Ворочаюсь, ворочаюсь… Вдруг слышу – вроде бы шаги какие-то. А потом мне послышался звук, словно входная дверь закрылась. Она у нас со стуком закрывается – ну, я вам это уже говорил. Думаю, что за дела? Встал, быстро оделся, выхожу. В гостиной никого. Вышел из дома – тоже никого нет. Я поднялся на второй этаж, подошел к двери Татьяны, может, они с Борисом куда направились. Но нет – из-за двери слышно, что у них любовь в самом разгаре. Тогда я спустился, пошел Лешку-повара проведать. Стукнул к нему – никто не отвечает. Тогда я ручку нажал – дверь и открылась. Гляжу – а Лешки-то нет! Значит, это он куда-то среди ночи отправился. Очень мне это не понравилось.

– А ты раньше не знал, что Петриченко уходит по ночам из усадьбы? – спросил Синичкин.

– Нет, я за ним не следил, – покачал головой водитель. – По ночам не мое время. Я, конечно, Егора Борисыча должен охранять, но это днем. А ночью за порядок Борька отвечает.

– Ладно, допустим. И что ты стал делать дальше?

– Сначала хотел снова подняться, вытащить Бориса из теплой постели и сообщить новость про Лешку, а потом думаю: зачем? У человека свои дела. Важно, чтобы он, если из усадьбы ушел, ворота запер. Ну, я пошел, проверил. Оказалось – все в порядке, ворота на запоре.

– Как же ты до ворот дошел? – удивился Гуров. – А собаки? Они ведь только Глушакова слушаются.

– Нет, меня они тоже не трогают, – заявил Жилкин. – Меня животные всегда уважают, так что с Багирой и Рексом я давно общий язык нашел.

– Такое впечатление, что здесь собак должен бояться один только Кривулин, – заметил Гуров. – Ладно, давай рассказывай дальше. Что потом было?

– Потом? Ну, я убедился, что ворота заперты, с этой стороны все в порядке, и снова пошел спать. В это время как раз гроза начала собираться, я еще подумал: не завидую Лешке, куда бы он ни пошел. До поселка топать далеко, под дождь попадет. Вернулся к себе, лег и заснул. И крепко спал – то того самого момента, пока, уже утром, ко мне не ворвался Борька.

– Глушаков к тебе ворвался? – спросил капитан. – И во сколько это было?

– Тут я могу точно сказать, я еще на часы посмотрел: было 5 часов 23 минуты.

– И что Глушаков? Что он говорил?

– Да он не говорил – он орал как резаный. Кричал: «Ее убили, убили! Но клянусь, это не я! Не я!» Я спросил, чего орешь, кого убили? А он в ответ: «Татьяну убили! Я вернулся, а она уже мертвая!»

– И что дальше?

– Я, конечно, вскочил, быстро оделся, и мы с ним пошли наверх. Вошли в комнату Татьяны, и я вижу: она лежит на кровати в чем мама родила. Язык изо рта вылез, глаза выпучены… А рядом с кроватью веревка валяется.

– Осипова лежала на спине или на животе? – спросил Синичкин.

– Не так и не так. На боку она лежала. На правом.

– Какие-то следы борьбы ты заметил? Поваленные стулья, посуду на полу?

– Нет, ничего такого не было, – покачал головой Жилкин. – Кое-какой беспорядок там, конечно, был – они ведь весь вечер любовью занимались. Бутылки на полу стояли, бокалы… Но ничего не повалено, не разбито. Да вы сами увидите.

– Увидим, успеем, – сказал Гуров. – Сейчас с тобой договорим и пойдем. Ты скажи, что потом было.

– Потом… Я его спросил: «Как это случилось? Вы же все время вместе были?» Он мне отвечает: «Я только на минутку вышел. Клянусь, только на минутку вышел, вернулся – а она уже такая!» – «Куда вышел? – я его спрашиваю. «Собак пошел загонять». Я ему заметил: «Так вроде еще рано. Ты же их в шесть обычно загоняешь». А он говорит: «Татьяна заснула, я чувствую, тоже проваливаюсь. Испугался, что засну, и Кривулин нас в таком виде застанет. Решил собак загнать и идти спать уже к себе. Собак загнал, к ней заскочил – а она уже такая…»

– Понятно, – кивнул Гуров. – Ваш диалог ты хорошо передал. А что потом было? Кто что делал?

– Я ему говорю: «Иди вниз, звони в полицию». Он: «Нет, ты звони, меня сразу арестуют». Ну, мы немного поспорили, я ему мозги вправил, убедил, что звонить надо все же ему. Он пошел. А я решил еще раз к воротам сходить, проверить – закрыты они или нет. И не зря…

– Вот как? Что же оказалось?

– Калитка была открыта. Когда и кто открыл – неизвестно.

– Ну, вот теперь рассказ полный, – удовлетворенно произнес Гуров. – Можно идти смотреть место убийства.

Оперативники в сопровождении криминалиста, фотографа и врача вошли в дом и поднялись на второй этаж. Дверь в комнату Татьяны Осиповой была распахнута. Рядом с ней, на полу, прислонившись к стене, сидел Борис Глушаков. Увидев идущих полицейских, он вскочил и посмотрел на них затравленным взглядом.